Да, на руку, если б час назад он не принял другое кардинальное решение.
– Полный!.. Полный! – зашевелился Димка.
Непонятно почему, наверное, в силу глупой мужской солидарности, он плеснул ему доверху.
Около полуночи в дверь Вадима поскреблись.
– Открыто, – отозвался он.
В проеме показалось лицо Даши, озабоченное, глазки бегали. Вошла, встала у косяка.
– Я не могу, он меня замучил. Я думала, всю водку у него отняла. А тут нашла под ним бутылку. Вот. – И она вытащила из-за спины пустую «Гжелку».
– Как это – «под ним»? – скосил под дурачка Ларчиков.
– Он лежал на ней. Спиной. А тут повернулся – смотрю, «Гжелка».
– Может, это старая «Гжелка»?
– Какая старая?
– Ну, он раньше ее выпил. Вчера, позавчера. А бутылка случайно под него закатилась.
Они разговаривали о Димке как о неодушевленном предмете, как о лодке в грозу.
– Да я же все бутылки собрала уходя! – воскликнула в отчаянии Дашка. – Я всю комнату перерыла!
«Плохо же ты рыла, – подумал Вадим, вспомнив о кактусе. – Глубже надо рыть. И ширше».
– Может, врача с капельницей вызвать? – Он потянулся к записной книжке.
– Это все без толку. На два дня очухается – и снова в запой. Значит, его организм еще не насытился.
– Вот тебе и «суббота – пик», – жестко сострил Ларчиков.
Даша присела рядом на диван. Ее рука потянулась к его щеке. Рука была холодной: лисичка страдала малокровием и всегда мерзла. Вадим инстинктивно отодвинулся.
– Холодно?
– Ничего.
– Господи, как мне все надоело! Живу от заката до запоя!
– Я тебя предупреждал. Помнишь, после встречи старого Нового года, когда он напился в первый раз. Я тебе сразу сказал – Димка алкоголик, у него все признаки.
– Но ведь он потом аж до мая не пил. И сорвался только на праздник. – Она вздохнула, недовольно посмотрела на свои ногти. – Блин, совсем себя запустила… Слушай, может, мне это… к тебе вернуться?
– Не надо, – чуть не расхохотался нервно Ларчиков.
– Почему?
– Не надо, и все.
Не мог же он ее напрямую спросить: а сбежишь со мной в Краснодар дня через два? В смысле мог, но что толку: все равно бы не согласилась. Она могла удрать с ним только на дачу Касыма. Но на эту далекую поездку у него не было денег.
После того как бывший акробат Геннадий Сергеевич выдал Ларчикову без всякой расписки мешок баксов – стопроцентный аванс за курдов, – Вадим слинял в Салтыковку.
Дачку Любы Гурской он нашел быстро. Действительно, домишко оказался словно из сказки: на курьих ножках. Вошел внутрь – и просто опалило жаром. Было лето. Вовсю трещала печь. «Сумасшедшая», – подумал Вадим о сироте-сторожихе по имени Дашенька. Окликнул ее, чувствуя, как струя пота змеится по позвоночнику. Никто не отозвался, и Ларчиков подошел к заслонке, стал просматривать книги, которыми, к изумлению гостя, хозяйка, собственно, и топила.
– Вот черт! – возмутился он. – Воспоминания Шаляпина жгут!
– А кто это, Шаляпин? – глуховато ухнуло с печи, и на пол упал солдатский бушлат, крылом вспугнув огонь.
Вглядевшись, Вадим увидел прелестную рыжую головку.
– Добрый день! – сказал он. – Что это вы летом топите?
– Я мерзну. Особенно по ночам. На самом деле тут жутко холодно.
– Может, у вас грипп? Знаете, летом бывает такое: съел мороженое – и тю-тю.
– У меня это «тю-тю» всю жизнь. Вы Вадим?
– Вадим. Люба предупредила?
– Да, она звонила. Соседям, у нас телефона нет. Я сейчас встану, накормлю вас. Только еще немного погреюсь, можно?
– Вы прямо как Герда, – заметил Ларчиков.
– Из «Снежной королевы»? – оживилась сирота.
– Нет, это у меня собака такая была, в Краснодаре. Такса. Тоже все время мерзла.
…Потом, когда они ближе познакомились и как-то разговорились, имя Герды снова всплыло. Но уже действительно из сказок Андерсена. Мама Дашеньки была женщиной гулящей, причем летала очень низко: по заводским общежитиям, отдаваясь всем подряд за бутылку водки, три рубля, а чаще за то, чтобы просто накормили ее доченьку, ее ненаглядную лисичку, которую она все время таскала с собой. С детской непосредственностью рассказывая об этом, Дашенька и упомянула имя Герды: обычно в мамины «рабочие смены» она сидела где-то в уголке и читала Андерсена, и особенно любила «Снежную королеву». А если из блужданий по ледяному царству ее выводили чьи-то пьяные крики, вопли и ругань, девочка просто закрывала уши ладонями.
После убийства матери (дежурная драка в общежитии хлебобулочного завода) шестилетнюю Дашеньку взял к себе ее дядя, Вячеслав Александрович, и увез на какую-то далекую сибирскую заимку. То ли школа там была за сто километров, то ли дядя возомнил себя Макаренко, но «учение-свет» вечно мерзнущая девочка получала из его рук – по крохам, черным хлебом вперемешку с отрубями.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу