Пол Теру - Моя другая жизнь

— Это я.

— Пол?

И начался наш спарринг.

— Где ты взял этот номер?

— Одна твоя старая подруга.

Я никогда не знал толком ее друзей. Это было еще одной проблемой тогда: только мы вдвоем, никого больше! Может, оно и к лучшему оказалось. В этой изоляции мы быстрее узнали друг друга. А те немногие из ее подруг, кого я знал, были настолько на нее похожи, что внушали мне страх.

— Кто именно?

— Я не хочу ее подводить, так что вряд ли скажу тебе.

Я рассчитывал, что такая отговорка пройдет, и не ошибся. Сработало.

— Чего ты хочешь?

— Я решил, что неплохо было бы ответить на твою открытку, но адреса не знал.

— Ты где?

Она всегда была нервозна, но по этим вопросам я понял, что сейчас еще больше обычного.

— Да так, путешествую.

Если бы она знала, где я, то могла бы позвонить сама; а я эгоистически хотел контролировать ситуацию.

— Ты еще женат?

— Похоже, ты была в этом уверена, когда писала.

— А теперь думаю, что развелся. Иначе с чего бы стал мне звонить?

По ее логике получалось, что человек, звонящий вот так, ни с того ни с сего, должен пребывать в отчаянии.

— Мы разошлись. Но звоню я не поэтому. Просто хотел узнать, как ты.

Долгое молчание. Потом:

— Лучше бы ты не звонил.

— Ты замужем?

Опять долгое молчание, красноречивее самого тяжелого вздоха.

— Не хочу об этом говорить.

Этим она сказала все: была замужем, а теперь развелись или разъехались. У нее в душе читать было легче, чем у Алисон после двадцати прожитых вместе лет.

— Я просто хочу как-то ужиться со своей жизнью.

Так называлась еще одна ее выходная ария, неискренняя и бестолковая, как и все остальные. Я даже не возражал бы против ее клише; беда в том, что эти клише были не про нее. У Ванды так и не получилось своей жизни, она по-прежнему искала чужую.

— Я рад был получить твою открытку. С той мельницей.

— Я так и думала, что тебе понравится.

В горестях и неприятностях плохая память помогает. С той мельницей у нас были связаны одни неприятности. Если бы она хоть что-нибудь помнила, ни за что не стала бы посылать ту картинку.

— Это очень мило с твоей стороны.

— И у меня есть свои достоинства.

— Конечно. Судя по голосу, у тебя все в порядке. Верно?

— У тебя тоже.

— Приятно знать, что после всех этих лет мы все еще на коне.

— Стараемся.

— Дети у тебя есть?

Опять молчание. Но это был прямой вопрос, и приходилось либо отвечать, либо напрашиваться на разоблачение. Она колебалась чуть дольше, чем нужно, — стало быть, ее молчание означало «да».

— Сколько?

— Девочка.

В голосе звучала гордость, вызов, злость на меня за то, что спросил, досада, что ответила, какая-то печаль и ужасное замешательство. Это была уже не та озабоченная молодая женщина, какую я знал. Это была озабоченная мать маленькой и, вероятно, довольно капризной девочки. Помоги, Господи, тому мужчине, который свяжется с дочерью этой женщины.

Это была новая женщина. С новым именем и новой жизнью. Она не хотела, чтобы ее ассоциировали с ее прошлым. Эту женщину я не знал.

— Давно вы разошлись? — спросила она.

Не удержалась, ей действительно хотелось знать. Она ведь полагала, что только из-за Алисон я не отдался ей насовсем. Я-то знал, что это не так; но мой брак был единственным оправданием, чтобы держать ее подальше от себя. Я его использовал для прикрытия, чтобы ни за что не отвечать. А после развода уже ни на что не решался; страшно было. Моя любовь к Алисон выходила за рамки нашей семейной жизни; потому я так страдал и, когда все кончилось, мне хотелось остаться ее другом.

— Я тебе скажу, когда мы расстались, если ты мне скажешь то же самое.

— Не хочу я в игры играть.

Еще одно хилое клише, причем одно из самых неискренних: ведь мы всегда только и делали, что играли. И что этот разговор сейчас, если не игра? Конечно игра. Игра, в которой каждый лжет, чтобы получить максимум информации, выдав как можно меньше своей.

— Ладно. Можешь ничего не говорить. А разошлись мы примерно год назад. Очень было трудно, больно еще и сейчас. Если тебе пришлось пережить подобное, я знаю, как это тяжко, тем более с маленьким ребенком.

На этот раз молчание было помягче, без укоризны, без вздоха, только с горечью.

— Не сложилось у нас.

Я знаю, почему эта фраза так меня разозлила. Мало того, что опять клише, — тут еще и тон ее: безразличный, скучающий, безапелляционный. Даже встреть она того мужчину вскоре после нашего разрыва, все равно не могла знать его долго и пробыть с ним больше чем… Сколько? Допустим, год на ухаживание; еще год или около того она с ним уже не живет — и что же остается? Года три-четыре. Я сейчас больше думал о ее ребенке, но ответил: