Пол Теру - Моя другая жизнь

Позади нее выпячивал грудь герцог Эдинбургский. Пока что визит венценосных особ проходил в основном в молчании. Она была Ее Величеством, он — Его Королевским Высочеством. Герцог оказался выше, чем я ожидал, даже выше меня; когда его знакомили с гостями, он кивал, руки же держал за спиной. Здесь вообще никто не подавал и не пожимал рук; прикосновений не допускалось — правила спиритического сеанса заключались отчасти и в этом. Воздух сгустился, нам явилось видение королевы, но никому не дано было проверить, реальна или воображаема данная эктоплазма.

Я снова взглянул на схему, нашел за одним из столов свою красную точку. Проверил, надежно ли упрятаны скрепки в рукава смокинга. Удостоверился, что туфли мокры не настолько, чтобы это кто-то заметил. А в итоге убедился, что я — нелепый и возмутительный самозванец, и рассердился на Бёрдвуда за то, что он в меня верит и тешит нас обоих иллюзией, будто я что-то значу. На самом деле я — предатель и плохой муж, который использовал свой последний льготный перелет, чтобы постоять с бокалом вина в присутствии королевы. Подошвы у меня дырявые, вместо запонок — скрепки, и сильно щемит сердце. И ничегошеньки я не пишу, уже больше полугода. И гостиница мне попалась отвратительная, в ней заправляет пара нерадивых распустех, а из-за стен доносятся ругань и ссоры. И эти крики не дают мне спать по ночам. А я ведь мечтал уехать в Новую Гвинею, бродить там, раздвигая заросли, поднимая пальмовый полог, и слушать крики какаду, и в конце концов скрыться в сумеречных джунглях, исчезнуть, навсегда покончив со своими несчастьями.

— А это Пол Теру, писатель.

Вот и произошло то, чего я всегда боялся: я превратился в мелкого, пустого человечишку. Прозябать в безвестности — полбеды. Самое парадоксальное и страшное — быть известным миру, но — в качестве жалкого, убежавшего от трудностей себялюбца, который, стремясь доказать свою правоту, превратился в старого зануду. И дело уже не в том, простят меня или не простят. Мне необходимо было уехать, причем совсем не сюда, а я оказался здесь — самозванец на чужом пиру, гость в официантской одежде. От волнения и напряжения я пукнул и тут же, чтобы прикрыть этот трубный сигнал, повысил голос:

— Очень рад знакомству, Ваше Величество.

Королева улыбнулась и, кажется, что-то пробормотала. За сиянием бриллиантов скрывалось невзрачное, с кулачок, старческое личико, и я вдруг понял, что мне и сказать-то ей больше нечего. Впрочем, это не имело значения. Ее, по-прежнему улыбающуюся, повели дальше. Улыбалась она очень мило.

За королевой, в свите, тянулись еще какие-то люди, в том числе граф и графиня Эйрли.

Напитков венценосным особам не предлагали. Когда закончилась церемония знакомств и представлений, они медленно прошли в столовую, и все остальные — следом; дамы шуршали длинными юбками, мужчины тихо переговаривались. Я затесался в шаркающую толпу; приглушенность происходящего доставляла мне немалое удовольствие. Обычно на званых обедах все стремятся быть замеченными, и чем никчемнее человек, тем больше он старается. Здесь же выскочек не было определенно, мне это не привиделось. Мы шли гуськом, точно дети, боясь сделать неточное движение. Процессию возглавляли королева с герцогом, а мы послушно и почтительно ступали след в след. Никогда прежде я не видел столько трепетного уважения — самый воздух, казалось, наполняется от этого теплом и светом.

Я снова заглянул в схему. Моя красная точка значилась за столом королевы. Ее усадили рядом с Лейрдом Бёрдвудом, справа от нее занял место еще один мужчина, возле меня, по обе руки, две дамы, итого шестеро — включая Ее Величество.

Еду подали мгновенно. Начали с рулета из морского окуня с шампанским и икорным соусом (я определил это по лежавшему на столе меню).

Женщина, сидевшая справа, обратилась ко мне с улыбкой:

— Над чем вы сейчас работаете?

— Как-то не очень работается.

— Это замечательно. Я всегда мечтала писать книги.

— Я тоже, — отозвался я.

Она отвернулась, прислушиваясь к разговору Лейрда Бёрдвуда с королевой. Слов было не различить, но, сидя за небольшим столом, мы были вправе беспрепятственно смотреть на королеву — смотреть, глазеть, пялиться, и эта бесцеремонность могла сойти за простую вежливость.

Вскоре я почувствовал себя непринужденнее: сидеть за столом с королевой уже казалось совсем обычным делом. Она почти не ела, почти не пила, ее действия были почти ритуальны: ритуальная беседа, ритуальные тосты, — и она аккуратно выполняла все, что предписано, хотя, по всей видимости, немного скучала. Когда она стояла, в глаза бросалась некоторая диспропорция фигуры; сидя, она походила на человека, страдающего геморроем, но, так или иначе, ей можно было доверять.