Пол Теру - Моя другая жизнь

Ага, понял, вспомнил. Я здесь один; проснулся среди чужих людей в убогой квартире, этот темный народ меня не знает. Снегопад немного улучшил ситуацию, переведя ее в черно-белую гамму и даже придав ей какую-то драматичность. Мутный свет успокаивал, хоть это было скверное место, где никто меня не знал и никому дела не было до того, жив я еще или умер. Я подумал: вот я и вернулся домой. И вспомнил строчку из «Черной весны», которой Генри Миллер подтолкнул меня когда-то уехать из Медфорда: О голый мир, скользкий, тошнотворный, изжеванный в мерзкие лохмотья! Под какой луной лежишь ты, холодно сверкая отраженным светом?

При мысли о том, что наговорил вчера вечером, я съежился от страха; но потом проиграл все заново, увидел их лица — и вспомнил, что они меня даже не слышали. Даже глухие как-нибудь отреагировали бы, присмотрелись пристально, постарались по губам прочитать. А эти были абсолютно безразличны, тупы, эгоистичны. И я был благодарен им за то, что им все равно; за то, что они ничего из рассказанного мной не помнят.

Четверть восьмого. Я провел в этой квартире девять часов и двадцать минут. Я съел здесь два с половиной куска пиццы и выпил три пива. Я потратил на них двадцать два доллара. На длинной стороне журнального столика перед диваном восемнадцать медных гвоздей с узорной шляпкой, а на торце десять; значит, всего должно быть пятьдесят шесть.

Слышно было, как течет вода из крана, потом в соседней комнате кто-то заговорил полушепотом — звук был удивительно похож на журчанье воды, — потом я разобрал слова:

— Я же на работу опоздаю.

Это оказалась Уичи. Зевая, она возилась на кухне, открывала и закрывала холодильник, укладывала в пакет свои видеокассеты.

— До вечера, — сказала Бан-Бан. — Где ж мои ключи?

У двери они поцеловались, что-то сказали друг другу потихоньку. Это был момент непреднамеренной близости, привычной нежности. Я позавидовал им.

— Я тебя люблю, — сказала одна из них.

Я не понял кто; лежал к ним спиной и с тоской вспоминал свою потерянную любовь.

Когда Бан-Бан тоже ушла, я поднялся, обулся, потянулся — и стал думать, что дальше. Мужчины — дети этой странной маленькой семьи — еще спали.

Я заглянул в холодильник. Ничего не искал; просто хотелось посмотреть, что там есть. Коробка крекеров, коробка хлопьев с какао, банка орехового масла, бутылка уксуса, еще одна с кетчупом, немножко варенья, миска с недоеденной фасолью; и еще что-то, похожее на большой кусок мыла, обгрызенный с торца. В раковине лежала немытая посуда. Я воспользовался ванной комнатой, где пахло травяным шампунем и пудрой. От запаха защипало глаза. Ванная была единственным местом в этом доме, где я увидел хоть какие-то книги.

В мягких обложках. «Повелитель воронья», распухший от влаги, и «Джунгли рубиновых плодов» с пилкой для ногтей вместо закладки.

Мне стало неуютно здесь, я почувствовал себя незваным гостем. И ушел. Выбравшись на улицу, ослеп на мгновенье от странного света метели. Снег был неглубок, но покрывал все вокруг, а день холодный — ясно, что сегодня не растает, — и от этого все казалось каким-то торжественным. На Мистик-авеню я увидел Уичи на автобусной остановке. Я подошел.

— Тебя подвезти?

Она отшатнулась; потом узнала меня.

— А я и не знала, что вы на машине.

В этот момент мимо промчался «мерседес», обдав нас соленой слякотью; женщина за рулем быстро говорила что-то в телефон, наверно, на работу торопилась. Сначала я почувствовал зависть; потом подумал: а кому мне звонить-то?

— Надо только машину мою найти, — сказал я.

Накануне я оставил машину перед баром. Мы пошли туда и увидели, что снегоуборщики уже загородили ее высоким барьером грязного сугроба. Но у меня джип с приводом на все четыре, так что пробиться через этот барьер и выбраться на дорогу труда не составило.

— Ты в Веллингтон-молл работаешь, верно?

— У вас хорошая память.

— Ты что-то говорила про татуировочную тусовку вчера.

— Ух ты, отличная память!

— Я никогда такого не видел. Возьмете меня с собой?

— Туда хоть кто прийти может, но ладно. Я после работы с Бан-Бан встречаюсь. — И добавила с дрожью предвкушения: — Я перед этими тусовками прямо завожусь.

Фраза получилась настолько странная — и произнесена была так взволнованно, — что мне ничего другого и не потребовалось, чтобы остаться на день в Медфорде и встретиться с Уичи и Бан-Бан. А пока Уичи сидела в машине рядом со мной; и — пока мы ехали через реку и под магистралью возле съезда № 31 к торговому центру — беспрерывно улыбалась, прижав руки к сердцу, словно нянчилась с какой-то радостной тайной. Потом вдруг сказала, будто желая показать, что помнит и про меня: