Дина Рубина - Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

– Я не в Германии, Серый. Я уже полгода в Америке... Тот, видно, не расслышал. Наклонился к ней, дохнул тяжелым запахом – зубы ему не мешало подлечить, и шепотом сказал:

– Мышастый, мать-то мы в лучшую клинику положили, ты не думай. И, знаешь что, – у нее дене-е-ег... до хрена! Прямо уж не знаю – откуда, но, подозреваю – не-ме-ря-но! Это я – чтоб ты знала. Учти, все – тебе, даже и не думай! Я сейчас вспоминаю, как ты всю жизнь тут бедовала... как мой отец, добрая душа, тебя подкармливал... Худющая, бродячая... как бездомная собака!... – Вдруг он скривился, всхлипнул... Вера удивленно и растроганно подалась к нему: неужто всплакнул, Серый? Постарел, бедняга...

– Ну, брось... – мягко проговорила она, обнимая его за плечо. – Ты еще вспомни, как научил меня курить в пятнадцать лет...

– Пап, надел бы ты рубашку, – сказала дочь, – сидишь распустехой...

...Мать вдруг качнула головой и открыла глаза. Минуты три смотрела на дочь безо всякого выражения, так что Вера даже усомнилась в словах доктора. И вдруг слабым, но ясным голосом сказала:

– Ты что?... Чего ты? Явилась... Ну, что ей сказать на это?

– Явилась привет передать. Лидусю помнишь, – соседку? На Васильевском...

Мать помолчала, и таким же ясным слабым голосом сказала:

– Нет. Не помню... что за соседка... Ты, Верка, всегда дурноватая была...

Вера собралась уже подняться и уйти отсюда, не понимая – что за блажь пришла ей в голову – мчаться в Ташкент за каким-то разговором, которого просто не может произойти.

– Вот, подыхаю... – вдруг сказала мать... – Давно пора... должна была... вместе со всеми, тогда... С мамой, папой... С Володей... Сашей... Если б тогда померла, я бы в рай попала...

– Ну вот, видишь... Рай! А говоришь, что Лидусю не помнишь...

Мать опять качнула головой на подушке, проговорила:

– Лидуся... добрая была...

Вера наклонилась к ней, взглядом мгновенно охватывая, отпечатывая в себе эти сухие морщины, обтянутый кожей острый подбородок, круглые мослы монгольских скул... Под простыней лежало тело, в котором она, Вера, была кем-то случайно зачата и чудом не выкинута на помойку...

– Ната-ашка хо-одит... – тяжело протянула, как простонала, мать... – Наташка хорошая... Циля тоже хорошая... только давно... и Хадича, узбечка... дала мне молока...

Боже, подумала Вера, всю жизнь барахтаясь в пучине зла и вражды, алчности и преступления, сейчас, на пороге смерти, эта нищая перебирает крохи доброты, которые ей перепали...

– Мама... – проговорила она. – Я приехала повидаться и... попрощаться с тобой... Давай простим друг другу все.

– Ты богатая? – спросила мать.

Вера выпрямилась... Окинула взглядом высохшее, почти детское – под простыней – тело.

– Я не нуждаюсь...

– Тогда... – мать показала глазами на тумбочку, где в литровой банке стояла вода, а рядом пиала с надбитым краем. Быстро наклонив банку, Вера налила воды, приподняла голову матери, поднесла пиалу ко рту. Та отпила немного...

– Тогда... я деньги и квартиру Наташке с Серегой завещаю...

– Конечно! – отозвалась дочь и подумала – артистка, артистка до мозга костей, до последнего вздоха... Играется сцена «кончина справедливой матери».

– У меня денег много... – говорила мать с одышкой... – Я собирала, собирала... Мне было все равно – на чем их делать... А сейчас все время думаю – для чего?... Вспоминаю разных людей... Это ужасные деньги... Они давят... вот сюда, на грудь...

– Ты, наверное, устала... – сказала Вера... – Я сейчас уже пойду...

– Подожди! – с неожиданным напором проговорила мать и, словно исчерпала этим возгласом все силы, опять закрыла глаза...

Лежала так минут пять... Вера терпеливо сидела рядом, ждала, на тот случай, если мать снова заговорит. И та заговорила...

– Я подохну... хорошо, пусть... так и надо... правильно... Вокруг меня было только зло, грязь... обман... и... я была совсем одна... Я всех ненавидела, всех... не было сил жить как человек... Я сама стала злом... Я, Верка, людей убивала... Я отомстила кое-кому, отомстила... Машу помнишь? Я ее в трамвае узнала... Столько лет мечтала... – вот, встречу – задушу своими руками... а тут так повезло... И я за ней до самого дома... я...

– Ну ладно, мама! – в сердцах воскликнула Вера, превозмогая в себе желание броситься отсюда, от этой койки, от этих кошмарных откровений куда-нибудь прочь, на воздух... – Ты эту исповедь прибереги уже для другого судьи...

– Нет, подожди! Я вот что... Я всегда хотела тебя спросить... – мать переждала спазм в горле, икнула, глубоко задышала, словно освобождаясь... и облизнула губы...