— А это мистер Ван Хорн, который только что переехал в особняк Леноксов. Вы, вероятно, слышали.
— Я действительно слышал, и это приятный сюрприз увидеть вас здесь, сэр. Никто не говорил мне, что вы любитель музыки.
— С натяжкой, можно сказать. Рад познакомиться, ваше преподобие.
Они пожали друг другу руки, и священник передернулся.
— Не называйте меня так, пожалуйста. Все, друзья или враги, называют меня Эдом.
— У вас, Эд, отличная старинная церковь. Наверное, страховка от пожара стоит целую кучу денег.
— Бог знает, что он делает, — пошутил Эд, и его слабая аура расширилась от удовольствия, которое он испытал от собственного богохульства. — Если говорить серьезно, то здание нельзя перестроить, а пожилые жалуются на крутизну ступеней. Бывало, люди уходили из церковного хора, потому что не могли подняться наверх. К тому же, по-моему, такое роскошное здание традиционной постройки мешает осуществлению миссии современных унитаристов-универсалистов. Что бы мне хотелось увидеть, так это чтобы открылась церковь в центре напротив магазинов, на Портовой, там, где собирается молодежь, где бизнес и торговля делают свое грязное дело.
— Что же в этом грязного?
— Извините, не расслышал вашего имени?
— Даррил.
— Даррил, вижу, вам нравится насмехаться над людьми. Вы человек, как и я, умудренный опытом, знаете, как прямо и непосредственно связаны между собой зверства, творящиеся в Юго-Восточной Азии, и этот новый филиал «Олд Стоун Банк» рядом с малым супермаркетом. Мне не стоит брать на себя труд и доказывать свою точку зрения.
— Вы правы, дружище, не стоит, — ответил Ван Хорн.
— Когда речь идет о деньгах, дядя Сэм не зевает.
— Аминь, — сказал Ван Хорн.
«Как приятно, — размышляла Александра, — когда мужчины спокойно беседуют: нет этой агрессивности, не хватают друг друга за грудки, не следят с помощью микрофонов и звукозаписи». Она пугалась, когда, гуляя в лесу у бухты, находила где-нибудь на песке следы клешней или одно-два пера, оставшихся от смертельной схватки.
Эд Парсли принял Ван Хорна за банкира, проводящего политику существующей Системы, и все в нем противилось тому, что его собеседник явно торопится закончить разговор с надоедливым либералом-неудачником, беспомощным представителем несуществующего Бога. Эду хотелось бы представлять другую систему, столь же сильную и обширную. Будто для самоистязания, он носил сутану с воротом, в котором его шея казалась одновременно мальчишеской и жилистой; для священника его вероисповедания такой воротник был необычен, и он носил его как бы в знак протеста.
— Мне послышалось, — голос его звучал приглушенно, с вкрадчивой торжественностью, — что вы критикуете исполнение Джейн ее партии на виолончели?
— Только смычок, — сказал Ван Хорн неожиданно робко и застенчиво, челюсть его отвисла, и закапала слюна. — Я сказал, что все было замечательно, только смычок «фыркает». Господи, да здесь нужно смотреть во все глаза, чтобы не наступить кому-нибудь на любимую мозоль. Я тут рассказывал милой Александре, как нерасторопен мой подрядчик-сантехник, а оказалось, он ее лучший друг.
— Не лучший друг, а просто друг, — сочла нужным вмешаться Александра.
Этот человек, как она заметила даже в суматохе первой встречи, обладал даром бесцеремонно выводить женщину на чистую воду, вынуждая ее сказать больше, чем она собиралась. Вот он только что обидел Джейн, и она молча смотрит на него влажным взглядом побитой собаки.
— Бетховен был особенно великолепен, вы согласны? — Парсли все не отставал от Ван Хорна, чтобы вырвать у него какую-нибудь уступку, начало мирного договора, предлог для встречи в следующий раз.
— Бетховен, — великан говорил нудно и назидательно, — заложил собственную душу, чтобы написать эти последние квартеты, он был совершенно глухой. Все эти знаменитости девятнадцатого века запродали свои души дьяволу. Лист, Паганини. То, что они создали, выше человеческих возможностей.
— Я упражнялась до тех пор, пока не выступала на пальцах кровь — Джейн подала голос, глядя прямо в рот Ван Хорну, утиравшемуся в это время рукавом. — Все эти ужасные шестнадцатые ноты во втором анданте…
— Продолжайте ваши упражнения, малышка Джейн. Знаете, на пять шестых здесь главное — динамическая память. А когда помнят пальцы, сердце может петь. А до этого вы просто выполняете движения. Послушайте. Почему бы вам не приехать как-нибудь ко мне, и мы развлечемся, исполняя Людвига на фортепиано и виолончели? Эта соната ля бемоль просто прелесть, если не бояться легато. Или эта ми минор Брамса: fabuloso. Quel Schmaltz! [16] Потрясающая ( фр. ). Как ( фр. ) сало ( нем. ); здесь: в значении «как по маслу»
Думаю, мои пальцы еще помнят ее. — Он пошевелил пальцами перед их лицами. Руки Ван Хорна внушали какой-то страх своей белизной, пусть даже скрытой под волосами; казалось, на нем облегающие хирургические перчатки.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу