Андрей Матвеев - Жизнь с призраками

— Вы его никогда не знали! — хихикая, сказал одноглазый демон, а потом добавил: — А ее ты найдешь, недели не пройдет, как найдешь, сейчас же она, заливаясь слезами, пытается выбраться из той черной дыры, куда сама и попала, глупая девушка, да и все вы умом не отличаетесь!

Он взмахнул леталами и исчез. Пропали и остальные, лишь луна и звезды, вот все, что осталось на небе. Скрылись и огоньки в воде. Она была черной и манящей, как та дыра, в которую мне, по всей видимости, предстояло пробраться, хотя ни разу в жизни еще я не слышал от демонов дельного совета. Вот играть с ними в прятки, это да, это всегда доставляло наслаждение, по крайней мере в те годы, когда я не стеснялся самому себе признаться, что они, демоны, есть.

Я достал надувной матрац и бросил его на палубу, у кормы. Ночь была теплой, а в каюте душно. Здесь же ветер, дующий с моря, если хорошо прислушаться, то в нем можно различить голоса заблудившихся душ, просящих о помощи. Плеснулась неподалеку подошедшая к берегу большая рыба. На пирсе погасли фонари, и лишь луна продолжала светить, ее было некому выключить.

Так называл ее отец. Когда становилось невмоготу, она думала о нем и уходила на берег, подальше от летних туристических толп. Садилась прямо на песок и смотрела на разбросанные тут и там острова, среди которых выделялись, будто намалеванные грубыми мазками поверх тончайшей прорисовки бликующей поверхности моря, дальняя тень греческого Коса и совсем близко вырастающая из воды громада Карады, Черного острова. Один мазок вправо, почти у горизонта, другой влево, да и то виден лишь краешек, все остальное скрывается за прихотливо извивающейся линией берега.

Море и берег — то, что рядом с ней всю жизнь. Да и назвали ее родители подходяще, Дениз, что значит «море».

Босфор был виден прямо из окон их дома в Стамбуле, жили они в Ускюдаре, на азиатском берегу, совсем неподалеку от паромной переправы и от площади, окруженной минаретами. Когда отец шел с ней гулять, то рассказывал, кто и когда построил ту или иную мечеть, а потом они сворачивали на шумную улицу Бююк-Хамам, где постоянно толклись торговцы и старались перекричать друг друга, ей это нравилось, как вообще нравились прогулки с отцом.

Он мог взять ее с собой на берег, и тогда они долго стояли и смотрели на маленький островок, на котором находится Девичья башня. А мог выбрать другой маршрут, повести дочь на прогулку по кладбищу Караджа-Ахмет, рассказывая при этом, что именно сюда когда-то привезли горсть земли из Медины, с того самого места, где погребен пророк Мухаммед. Тут отец всегда добавлял странную для нее фразу: «Да благословит его Аллах и приветствует!».

— Почему ты так говоришь? — спрашивала маленькая Дениз.

Отец улыбался, и отвечал лишь одно:

— Так положено!

А потом начинал вдруг говорить совсем о другом. Почему-то она запомнила рассказ о знаменитом европейском поэте, у которого одна нога была короче другой, но при этом его обожали все женщины, которых он встречал. А еще у него были неописуемой красоты кудри, и вот, потряхивая ими, он в задумчивости ходил по кипарисовым аллеям кладбища, сочиняя стихи.

— Ты их помнишь? — задавала очередной вопрос Дениз.

— Вот вырастешь, — говорил отец, — закончишь школу, поступишь в университет, и сама все узнаешь!

Он растил их с братом один, мать умерла, когда Дениз только исполнилось десять, а брату еще не было шести.

После смерти матери он и начал называть ее розовой розой — была такая песня у певца, которого отец очень любил, Барыша Манчо. Как раз в год маминой кончины Манчо начал вести по телевизору программу для детей, и Дениз не пропускала ни одного выпуска. Ей нравился этот длинноволосый и усатый человек с добрыми глазами и мягким голосом, но она и не подозревала, какой он замечательный певец, пока отец как-то вечером не включил пластинку с песней о девушке, которая приносила всем радость, а потом вдруг взяла да исчезла, и стало вокруг пусто, как в пустыне.

— Это песня о маме? — спросила Дениз.

— Не только, — ответил отец, — ты ведь тоже когда-нибудь уйдешь от меня, выйдешь замуж и станешь такой же розовой розой…

Когда в самом начале девяносто девятого года Манчо умер, Дениз показалось, что из ее жизни ушел еще один родной человек, пусть она давно уже не смотрела его программу, да и слушать предпочитала другую музыку, ту же Сезен Аксу, на которую ей так хотелось походить.

Но Дениз не была столь красива, ей многое не нравилось в себе, она с удовольствием поменяла бы нос на более тонкий, губы же, наоборот, следовало бы сделать потолще, да и лоб был несуразно высоким, и эта идиотская привычка морщить его, отчего он собирался складками, как кожа на шее слоненка. Хотя это она загнула, просто над бровями образовывались какие-то бугры. Если лоб не морщить, то все нормально, но отчего-то у нее это не получалось, после смерти матери она постоянно была в напряжении. Отец ей все время говорил, что она должна следить за собой и больше улыбаться, это ей так идет, и она сразу же становится такой красивой, она строила рожицу и убегала в свою комнату, накрепко закрыв дверь.