Ференц Мора - Дочь четырех отцов

— Я могла бы слушать вас до утра, господин председатель, — сказала Андялка как-то раз, когда мы завершили учебную экскурсию по одному из участков неба, наслушавшись астральной музыки. Неважно, что в действительности это было всего лишь кваканье лягушек и стрекот кузнечиков. Нет в мире музыки более опасной и пьянящей, ведь это были свадебные песни, десятки тысяч свадебных песен разом. — Мне кажется, рядом с вами никогда не захочешь спать.

Ну-ну, это мы еще выясним, всему свое время.

Однако наибольшее впечатление я произвел на Андялку как-то раз после полудня, когда мы поплыли на Божий остров.

Божий остров не был церковным владением, в этом случае он уже не принадлежал бы богу. «Божий» — потому что ничей. А ничей он был потому, что его нельзя было внести в поземельную книгу: в отличие от порядочных островов, он не имел постоянного местоположения. Божий остров являл собою один из камышовых уголков, известных скорее по старой венгерской географии, там для них было даже особое имя: «плавучая трясина». Больше всего их было на Эчедском болоте, но и на болотах возле Тисы они чувствовали себя вполне уютно до тех пор, пока Тису не призвали к порядку. Когда же ее отучили от «безобразий», болотца пересохли, а бывшие бродяги-острова остепенились и стали добропорядочными пашнями. Отличить их можно было лишь по тому, что даже много лет спустя среди пшеницы нет-нет да и высовывался сиротливый камышовый стебель. (Так старый торговец мылом, а в молодые годы террорист, швыряет гирьку под прилавок привычным движением, словно бомбу. Воображаю, как странно прозвучало бы такое сравнение лет десять назад! А теперь, надо надеяться, никто не найдет в нем ничего предосудительного. Очень наглядное сравнение, никому не придется ходить за разъяснениями к соседу.)

У меня, точнее, у нас в деревне — в романе она будет называться Андялфалва [132] Андялфалва — букв.: «деревня ангелов» или «деревня Ангелы» (венг.). , — оставалось болота примерно на тысячу хольдов, там попадаются такие блуждающие острова. Они возникают оттого, что в стоячей воде переплетаются воедино живые и подгнившие корни самых разнообразных водорослей. Сеть выходит настолько прочная, что человеку порвать ее не под силу, она колышется, покачивается, плывет по воде до тех пор, пока «ясский дождь» не забросает ее землей. (Откуда-то с Матры приходит ветер, собирает весь песок, что есть в Ясшаге, Хайдушаге и Куншаге [133] Ясшаг, Хайдушаг, Куншаг — степные районы на востоке Венгрии. , а потом швыряет его оземь так, что слепнут глаза и глохнут уши — вот что такое «ясский дождь».) На новоявленной земле нередко пробивается мох, надо мхом — травы, и тогда сеть становится такой густой, а земля — такой плотной, что может выдержать даже кустарник, а там, глядишь, и деревья. И весь этот девственный мир, куда не ступала нога человека, качается, колышется на воде, вздрагивает, когда на него приземляется аист, танцует от малейшего дуновения. В конце концов поднимается сильный ветер, он вцепляется в ивовые кроны, отрывает плавунок от берега и несет по болоту. Так и плавает остров по воле ветра, пока не придет зима и не прикует его к берегу ледяными кандалами.

«Божий остров» имел непосредственное отношение к роману, здесь предстояло жить рыбаку, сюда же должен был явиться художник, чтобы покончить с собой; если уж бедняге все равно конец, то пусть, по крайней мере, покинет наш скверный мир в этом живописном уголке.

— Вот посмотрите, господин председатель, ничего из этого не выйдет, — тревожилась Андялка, — художник увидит эту удивительную красоту и не захочет умирать, пока не напишет парочку пейзажей, тем временем он успеет передумать и тоже подастся в рыбаки.

Она носилась в восторге между бархатистыми цветками лиловой болотной мяты и алыми флажками кипрея, рвала двумя руками золотые талеры куриной слепоты, а под конец хлопнула меня початком рогоза, призывая побегать вместе с нею. Бегать я, разумеется, не стал, но смирился со своей долей: пусть бы ей вздумалось побить меня веревкой, вымоченной в соленой воде, — разве я не почел бы за счастье это стерпеть! Вот только подвижные игры — не для меня; будь у меня такие же ножки косули, как у Андялки, я обошел бы за нею следом хоть целый свет, но за неимением таковых предпочитаю заняться орнитологией, поскольку при этом можно сидеть. К тому же в этой области даже самые интеллигентные женщины очень малообразованны. Вот и Андялка призналась, что из всего птичьего мира кроме домашней птицы знакома только со страусом, и то не с ним самим, а с его пером, и то не по шляпам, а по модным журналам, и то не по новым, а по старым, которые выписывала еще жена нотариуса.