Ференц Мора - Дочь четырех отцов

— Что за чушь вы сегодня несете, доктор, — вмешался поп скорее сердито, нежели шутливо. — Это у вас из-за вашего адского чеснока на меду, точно вам говорю.

Обычно, когда при докторе поминали медовый чеснок, он тут же принимался тревожить духи предков. (Речь идет не о тех предках, что жили в бронзовом веке, а о дедушке хулителя медового чеснока.) Однако сегодня он ответил попу не столько злобно, сколько иронически:

— Знаете, эминенциа, будь я священником, меня мало занимало бы, что едят мои прихожане, больше того, мне было бы все равно, что они пьют, но вот чего бы я не потерпел, так это чтобы святые женщины что ни день вертелись вокруг моего дома в ожиданий милости свыше.

Фидель в ответ на грубую шутку окропил доктора из шипящего сифона с содовой:

— Поп есмь, а посему изгоняю из вас диавола.

Однако сбить доктора с панталыку оказалось не так-то просто. Поп безуспешно пытался его отвлечь; не удалось это и нотариусу. Он явился с упреками в адрес «нашей дочки».

— Привез я ей почтовой бумаги из города и пошел на почту. На почте ее нет, иду за нею в сад. Выхожу и слышу треск: глядь, Габор елочку рубит, знаете, ту, что посередке росла. Андялка стоит рядом и смотрит. «Ай-яй-яй, — говорю, — лучше бы персик срубить, или черную черешню, или яблоньку, чем одну-единственную елочку на весь сад». «Ах, — отвечает, — да как же можно говорить такое, ведь персиковое деревце мне подарил „папаша нотариус“, черную черешню — „папаша доктор“, а яблоньку посадил „папаша священник“. И притом это все деревья благородные, фруктовые, а тут — ни цветов тебе, ни плодов и стоит посреди дороги, выкорчуйте, пожалуйста, Габор, да как следует, с корнями». А все это, видите ли, потому, что елку эту доставил ей господин Бенкоци с Волыни, волок всю дорогу на загривке. Не то чтоб я сам его очень любил, потому как либо ты поэт, либо помощник нотариуса, выбирай что-нибудь одно, а все-таки надо и в нелюбви меру знать. Эх, что-то теперь напомнит мне родимые леса?

(Нотариус был родом из Словакии. Вот я и говорю: елкам место среди медведей.)

Поп мрачно порекомендовал плюнуть на господина Бенкоци, а доктор и вовсе не удостоил смерть елки ни малейшего внимания. Он сразу же повернул разговор в русло турбоковской истории.

— Только у нас могло такое случиться, мосье.

— Что именно? — пропыхтел нотариус. — Киргизские художники не имеют обыкновения вешаться?

— Киргизские судьи не имеют обыкновения называть всякого помешанного самоубийцей, минхер. Там убийцу бы выследили, хотя бы с помощью гипноза.

— Допускаю, что киргизский суд стоит на самом современном уровне юрисдикции, — рассмеялся нотариус. — А вот у нас все еще не вешают без доказательств, и, надо полагать, Андраш Тот Богомолец вполне доволен отсталостью наших законов.

— Да при чем здесь Андраш Тот Богомолец, сеньор? — взорвался доктор. — И кто говорит, что убийцу следовало повесить? Я даю голову на отсечение, что художника кто-то убил. Но тот, кто убил, вовсе не был убийцей, он всего лишь привел в исполнение приговор, продиктованный инстинктом толпы. Между прочим, чрезвычайно интересный психологический процесс. В деревню из города приезжает некий господин. — (Мне почудилось, что доктор смотрит на меня. Я не осмеливался поднять глаз от стакана.) — Господин этот старается казаться совсем не тем, кто он есть. — (Я был готов провалиться в стакан.) — Господин этот строит из себя большого друга простого народа, потчует деревенских баб сахаром, а мужиков — дешевыми сигарами. — (Слава богу, кажется, это все-таки не про меня. Я завоевываю популярность сигарами по четыре кроны пятьдесят филлеров штука, на сегодняшний день это влетело мне в тысячу пятьсот крон. Правда, дешевле сигар теперь не бывает.) — Господин этот готов назначить любую поденную плату, какую бы ни запросили эти разбойники — (Ой!), — а потом, сбив всех с толку своей доброжелательностью, принимается потихоньку выбивать у крестьян почву из-под ног. — (Ну нет, я выбиваю почву исключительно из-под ног уважаемых господ!) — Сперва он арендует землю у девского барона. Господину нотариусу лучше других должно быть известно, что именно тогда художник вызвал первый приступ злобы.

— Это верно, — подтвердил нотариус. — Я еще, помнится, все пытался ему отсоветовать браться за это дело: дескать, урожай-то все равно спалят.

— Ол-райт. А он возьми да и купи себе участок в вечное пользование. Тут уж крестьяне и вовсе озверели. Выходит, черти принесли сюда этого жида, чтобы он отбирал у нас землю, когда нам самим не хватает?