Мег Вулицер - Исключительные

Потом слово взял Джона. Он был неотразим в своем черном, приталенном костюме. Роберт Такахаси пристально наблюдал за ним со своего места. Никто никогда не видел, чтобы Джона выступал перед большой группой людей. Он не любил публичности, но, людям, тем не менее, нравилось на него смотреть.

— Когда я был младше, Вулфы часто приглашали меня к себе на ужин, — говорил он. — И мы подолгу сидели за столом, шутили и болтали. А еда, вы знаете, это была просто потрясающая еда. Я никогда не пробовал такие блюда. Моя мама была вегетарианкой задолго до того, как наступило время, когда можно было быть вегетарианцем и нормально питаться. Так что моя домашняя еда была, ну… вы понимаете. Однако всякий раз, когда я приходил к Вулфам, Бетси возилась на кухне. Однажды она приготовила спагетти и сказала, что они называются «орцо», и когда я попросил, она повторила для меня по буквам: «О-Р-Ц-О». Но я все равно запомнил неправильно. А потом ходил по супермаркетам и спрашивал: «У вас есть оцро? О-Ц-Р-О». Они понятия не имели, что я несу.

Раздались смешки.

— Но, знаете… Боже, это было так давно, — продолжил Джона. — Я только… — он неуверенно замялся. — Я просто хотел сказать, что все отдал бы, чтобы еще раз попробовать что-нибудь, приготовленное ее руками.

Под конец шестилетняя Ларкин поднялась на настил, опустила микрофон и сказала в него сиплым голосом:

— Я хочу прочитать стихотворение, которое написала для бабули Бетси.

Это был странный момент. Ларкин выглядела почти в точности как Эш на ее детских фотографиях. Каким-то образом сходство с Итаном не затронуло красоту Ларкин — она была такой же умной, как отец, у нее была его кожа, быть может, волосы, но точно не черты лица. На Ларкин было платье с длинным рукавом, и Жюль знала, почему.

Стихотворение, которое она написала, оказалось удивительно зрелым и трогательным. В нем была строчка «И теплая ее ладонь остудит лихорадки жар». Когда Ларкин дошла до нее, ее ноздри и губы задрожали, и она расплакалась. В конце она сказала:

— Бабуля Би, я никогда тебя не забуду!

Ее голос сорвался, и большая часть присутствующих тут же разрыдались, глядя на нее. Жюль внезапно подумала о Гудмене. Он должен был быть здесь. Когда-то он уже пропустил смерть своей собаки. Но это ведь намного страшнее.

Наверное, все в комнате тоже подумали о Гудмене. Интересно, он хотя бы рассматривал возможность приехать на похороны? Обсуждал ли он это с Эш? Жюль оглянулась на заднюю дверь, так, словно ожидала увидеть, как он выглядывает из-за двери с табличкой «выход», в надежде, что его никто не заметит и не сдаст. Она так и видела, как он стоит там, опустив голову, поджав плечи и скрестив на груди руки. Его одежда была мятой после ночи, проведенной в самолете. Но, так как они не виделись целых девятнадцать лет, все, что могла представить себе Жюль, — это его юное лицо, обрамленное седеющими волосами.

Когда служительница церкви зачитала список тех, кого оставила Бетси, его имя тоже промелькнуло. Во время церемонии Жюль несколько раз оглядывалась на Итана и Эш. Та сидела согнувшись, словно смерть матери и ее саму подтолкнула на шаг ближе к могиле. Рука Итана обнимала ее за плечи. После возвращения из Гонконга он сказал, что на время оставит все дела. Отменил доклад в Калифорнийском технологическом университете, встречи, посвященные школе «Пембебасан», которую он планировал основать в Джакарте.

После похорон и приема Жюль вызвала такси и отвезла свою мать обратно на Пенсильванский вокзал. Лоис до сих пор чувствовала себя неуютно, когда оставалась с городом один на один. Она никогда не считала его гостеприимным местом. Для нее Нью-Йорк был городом одного очень трудного дня, в течение которого можно посмотреть шоу на Бродвее, пробежаться по магазинам в универмаге Блумингдейл, и в конце как можно скорее запрыгнуть на поезд домой.

Сестра Жюль, Эллен, была точно такой же, как Лоис. Эллен с мужем Марком жили в паре городов от Хеквилла, в своем доме, и управляли компанией по организации различных мероприятий. Однажды Эллен сказала, что ей никогда не требовалось «подзаряжаться», как Жюль — та подсела на это чувство с тех пор, как впервые побывала в «Лесном духе». Наверное, это так и было.

— Не пропадай, — сказала тем же вечером Лоис Хэндлер, перед тем, как выйти на платформу, где ее уже ждал ворчащий, окутанный паром поезд Лонг-Айлендской железной дороги. Жюль поцеловала ее в щеку. А потом вдруг подумала о том, какой хрупкой кажется ее седовласая мама в плащике. Возможно, потому что она впервые взглянула на нее сквозь тревожную призму смерти той, чужой мамы.