Геннадий Пикулев - Голубая рапана

Наташа увидела меня и кивнула.

— Вот ты где, — обрадовался я. — Ты не ушиблась?

— Нет, — ответила она и заплакала. — Я утонула.

Слезы капали на песок и превращались в прозрачные камешки. Ракушки захлопали своими створками и стали проглатывать камешки. Я догадался, что ракушки эти — жемчужницы.

— Ишь, лодыри, — подходя, недовольно проговорил я и махнул рукой. — Кыш! Нет самим вырабатывать, готовый глотают, тунеядцы противные.

Ракушки, хлопая створками, стыдливо расплылись и закопались в песок: только легкая муть осела.

— Не плачь, — я присел рядом на обомшелый камень и трепетно прикоснулся к Наташиным волосам — погладил. Косынку она комкала в руке, и волосы окутывали ее голову и плечи, будто морская пена. — Здесь не так уж и плохо утонуть. А то, глядишь, в каком-нибудь болоте сидела бы сейчас: что хорошего?

— Там лягушки, — сказала Наташа. — Они веселые.

— А здесь бычки, — возразил я. — Они ласковые.

Наташа погладила бычка, и тот стал тереться об ее колени и смешно мурлыкать.

— Теперь мы вместе, и все будет хорошо.

— А Гриня? — тихо спросила Наташа. — Он уплыл?

— Уплыл, — подтвердил я. — Ты не думай о нем. Он трус. Труболет и трус.

— Он дрыгнул ногой, — Наташа опять заплакала. — Может, он меня не любит?

— Он трус, — сказал я. — А трусы не могут любить. Это как боязнь высоты. Не может человек, и все тут.

— А ты? — спросила Наташа и посмотрела на меня в упор.

— Я люблю тебя, — тихо сказал я.

— А почему не признался раньше? — Наташа легонько подтолкнула бычка, и тот обиженно поплыл к своим камням.

— А Гриня? — вроде бы равнодушно спросил я и отвернулся. Из-за остова баржи выплыл осетренок и удивленно уставился на нас. Он был молодой, любопытный и подплыл ближе.

— Гриня сразу сказал, — Наташа потупилась, вздохнула и посмотрела вверх. — Хоть бы он доплыл. Он, бедный, боится.

Наташа снова посмотрела вверх. Высоко в небе уже плыли не тучи, а редкие облачка, и заходящее солнце подкрасило их в оранжевый цвет.

— Можно я тебя поцелую? — тихо спросил я.

— Нет-нет, — воскликнула Наташа. — Это плохая примета. Я ведь покойница.

— Мне все равно, — прошептал я, наклоняясь. — Плевал я на приметы. Я люблю тебя, и плевать мне на все.

Наташа опустила глаза.

— Тогда поцелуй, — согласилась она.

Я трепетно сглотнул набежавшую слюну и наклонился к Наташе: она закрыла глаза. Губы были у нее прохладными и пахли сырым ветром. Я поцеловал ее еще раз.

Осетренок подплыл совсем близко, любопытно уставился на нас и проговорил звонким голосом:

— Ну и ну… Неприлично. А еще люди.

Я показал ему кулак, осетренок презрительно ухмыльнулся и удрал.

— Домик бы сначала построили, — крикнул он издали, — а потом уж целовались. Где будете детей выводить?

— Ты пошла бы за меня замуж? — спросил я.

— Пошла бы. Жаль, ты не сказал об этом раньше.

— Я писал о тебе стихи.

— Ой? — воскликнула Наташа, поднялась, села на песок и обхватила колени руками: точь-в-точь Аленушка на берегу пруда. — Как жаль, что я не знала. Прочти что-нибудь.

Вечерело. Ветер на поверхности утих. Со дна вечернее небо казалось светлее, чем на земле, но звезды виделись большими и яркими. Далеко из-за кубанского берега выплывала луна. Синим-синим виделся вечер, окутывающий землю и море.

— Вдруг одинокими ночами

В каком-то странном полусне,

— начал я, сорвал водоросль-травинку, растущую около моего камня, и стал покусывать ее: я еще стеснялся первого признания в любви, —

Девчонка с синими очами

Во сне являться стала мне.

Лишь только синий-синий вечер

Уйдет в свое небытие,

Под снежный скрип и снежный ветер

Я начинаю ждать ее.

— Меня? — едва слышно спросила Наташа.

— Да, — так же тихо ответил я. —

Она приходит и ломает

Сосульки с водосточных труб,

Игриво варежки снимает,

И синий пар струится с губ.

И ручкой белой и желанной

Все что-то пишет на окне,

С улыбкой ищущей и странной

Все хочет заглянуть ко мне.

— Как жаль, что ты не прочитал мне об этом раньше.

— Я боялся, — сознался я.

— Трусишка, — ласково сказала она. — Читай.

Я прикрыл глаза и увидел времянку, Изабеллу Станиславовну, старый сумах и вечерний снег, падающий хлопьями. Это стихотворение я написал, когда прошлой зимой Наташа стала ходить на занятия к тетушке.

Слежу за ней я до полночи,

Стою у шторы, чуть дыша.