Кеннет Харви - Брад

Следом за ним Щен и Джой двинулись к перекрестку, где был пешеходный переход. Мальчик и девушка крепко держались за руки. Щен смотрел на Голубицу. Она напряженно застыла посреди толпы, похожая на свою любимую статую.

Джой сразу одурела от шума. Она захныкала, пробираясь между людьми. Девушка боялась подходить к ним так близко, затеряться среди одинаковых лиц незнакомцев.

Брад смотрел на скованные запястья и все больше беспокоился. Он медленно сгибал и разгибал пальцы и вспоминал, как переворачивал на ферме камни и как шевелились под ними насекомые. Брад видел их много раз, а вот теперь камень перевернули над ним. Его нашли. Подняли булыжник, а там Брад, сидит и щурится. Ему казалось, что солнце светит чересчур ярко и звуки вокруг слишком громкие. Брад потрогал цепь между наручниками. Когда в силок, поставленный отцом в лесу, попадался кролик, он отчаянно махал лапами и старался вырваться на волю. Мясное рагу. Есть хотелось зверски, но сейчас не время. Брад откажется от еды и тем самым накажет того, кто обрек его на эти страдания.

Джим заметил на руках Брада кровавые круги.

Брад выкручивал запястья, тянул их вперед-назад, железные обручи впивались в кожу. Боль приятно холодила и отвлекала от тревог. Брад знал, если ладони отвалятся, он вырвется на свободу. Больше не будет ни восьми, ни десяти. Никогда. Ноль. Если бы только удалось протолкнуть железо через кости! Он смог бы тогда шевелить руками, и не надо было бы прижимать локти к бокам, как сейчас. Брад вырвался бы из ловушки. По запястьям стекали ручейки крови. Все ладони и бежевые сиденья из кожзаменителя покрылись красными кляксами.

— Брад! — Джима передернуло. Он попытался удержать руки клиента и вдруг очень ясно осознал всю свою никчемность. Адвокат даже испугался.

Машина затормозила у обочины.

Брад поднял голову и заметил, что Джим смотрит на него с жалостью. Он улыбнулся адвокату и облизнул соленые от слез губы. Брад и не подозревал, что плачет. Что же, он так и плакал всю дорогу? Много-много дней плакал? А может, недель? Капли повисали на губах, срывались вниз, стекали по подбородку и падали на запястья, сразу же перемешиваясь с кровью.

— Сделайте что-нибудь, — пробормотал Джим, обращаясь к полицейскому в штатском. — Он же себе вены вскрывает.

Полицейский посмотрел на наручники.

— Уж лучше себе, чем нам, — сказал он и открыл дверцу. — Пошли.

— А что происходит-то? — спросил водитель, поворачиваясь назад.

— Он себе наручниками запястья разрезает. — Полицейский выбрался из машины и снова заглянул в салон. — Вырваться старается.

Он улыбнулся адвокату.

— Так держите его за руки сами, если надо, — велел адвокату водитель. — Набросьте на них плащ, пока будете по ступеням его вести.

Полицейский потянул Брада за руку. Сильные пальцы вцепились в локоть, не давали вырваться из наручников. Больно. Брад вспомнил, как держали обычно лошадей перед тем, как приложить к их боку раскаленное клеймо. Их прижигали, и они становились собственностью. Запах горящей плоти ударил в ноздри. Брад вдруг понял, что отражалось в темных лошадиных глазах, когда клеймо впивалось в плоть. Теперь и он принадлежал кому-то. Брада достали из-под камня и пометили.

«Никакого порядка», — расстроился Джим. Он подождал, пока полицейский выведет Брада из машины, и вылез в ту же дверь. Адвокат выпрямился и только тут увидел и услышал толпу. Рев нарастал, люди привставали на цыпочки, тянули шеи. В воздухе запахло бедой. Кто-то угрожающе бормотал, кто-то визжал, не помня себя от ненависти. Родные и близкие жертв потрясали кулаками и выкрикивали проклятия. Они все больше входили в раж, с головой погружались в горе от своих потерь. Они заболели, а Брад был лекарством, которое могло бы их исцелить, козлом отпущения, мишенью для всепоглощающей человеческой ярости.

Сквозь строй зевак осторожно пробирался убийца. Никто его не замечал, как будто он стал бесплотным. Сзади напирали, народ стоял плечом к плечу, руки людей переплетались, как змеиные клубки, убийца ввинчивался в толпу, нажимал, надавливал, с наслаждением прикасаясь к чужим телам.

Быстро подъехала и остановилась у ступеней вторая патрульная машина. Оттуда выбрались еще четверо полицейских, они сразу же начали оттирать толпу в сторону. Людская волна разбухала и уже грозила прорвать оцепление. Трудно было не ощутить всю мощь толпы и ее гнев, подогретый появлением преступника. Люди позабыли о законе и правосудии. Они желали полной свободы, желали слиться в едином порыве и облегчить свою душу. Одну на всех.