Алексей Березин - Востребованное зло

Руфус с усилием провернул колесо, железная чушка весом пудов в пять со скрежетом выползла из паза в базальтовой стене. Руфус отворил дверь и вошел.

На нижней площадке было темно, хоть глаз коли. Опять сгорела лампочка. Надо бы заказать новую. Где-то в столе у него был бланк на получение лампочки. Руфус закрыл дверь и повернул колесо теперь уже с этой стороны двери, закатывая засов на место. На ощупь нашел перила винтовой лестницы и поднялся в смотровую.

В смотровой, как и положено, света не было. Свет в смотровую проникал через огромное, почти во всю стену, двустворчатое окно, обращенное в сектор. Здесь было немного прохладнее благодаря трубам вентиляции, торчавшим из потолка и уходившим куда-то вверх, в более прохладные сектора. У стены стоял колченогий письменный стол, вытесанный из рассохшихся от жары дубовых досок, на единственном трехногом табурете сидела Ким. В ручонке она сжимала карандаш, а перед ней на столе лежал листок бумаги, в котором Руфус признал один из многочисленных бланков, обретавшихся в ящике стола.

— Рисуешь, мышка?

Ким обернулась к нему.

— Папа, я нарисовала тебя. Вот, смотри. Это ты, а это у тебя вилка.

— Вилы.

— Ага, вилы. А это я упала в котел, и ты меня вылавливаешь вилками.

Рисование не было сильной стороной Ким. Без ее пояснений Руфусу ни за что не удалось бы понять, что изображено на картине.

— Ты же не ссыльная, мышка, за что тебя сажать в котел?

— Я сама упала. А ты меня достаешь.

— А тебе достаточно света? Может, стол развернем?

— Не-е. Я возьму еще листок? — Ким сунула руку в стол и не глядя достала оттуда еще один бланк — какой первым под руку попался. — Сейчас я нарисую, как ты замазиваешь мне болявки.

— Подожди-ка, мышонок, дай я посмотрю.

Бланк оказался рапортом о беглом ссыльном. Таких в столе до черта.

— Рисуй, детка.

Руфус подошел к окну и внимательно оглядел ровные ряды котлов внизу. Слева направо, один ряд, затем справа налево — второй ряд, и снова, и снова, ряд за рядом. Бегунов видно не было. Котлы исправно кипели, выбрасывая в воздух вонь и гарь. Кстати, неплохо бы протереть окно — на нем уже образовался тонкий слой черной сажи. А ведь он протирал его всего лишь позавчера.

Руфус поднял с пола грязную тряпку, окунул в ведро, стоявшее в углу у окна. Створки окна раскрывались внутрь — иначе и нельзя, снаружи к окну не подберешься, а мыть окно приходилось часто. Он открыл одну створку окна, повозил тряпкой по внешней поверхности стекла, затем открыл вторую и повторил операцию. Вряд ли это можно было назвать мытьем, скорее — размазыванием грязи, но по крайней мере видно стало лучше.

К открытому окну подобралась Ким, опасливо высунула свою черную головку за край и вытянула шею, чтобы было лучше видно. Из окна тянуло жаром и вонью.

— Держись крепко! И не высовывайся так далеко.

— Папа, а отсюда долго падать?

— Долго. Хочешь попробовать?

Ким отскочила от окна. Пробовать ей не хотелось. Она вернулась к столу и вскарабкалась на табурет.

— Хочешь, я нарисую как ты моешь окно?

— Нарисуй. И подпиши, ты ведь у меня умеешь писать?

— Я не очень умею, — призналась Ким, хотя Руфусу и так было это прекрасно известно. — Ты мне поможешь?

— А что тут сложного? Напиши: «Папа моет окно».

— У-у, это длинно.

— Ничего не длинно, всего три словечка. Напиши, будь умницей, мышка.

— Я нарисую сначала.

Руфус закончил мыть окно и водворил створки на место. Н-да, не намного чище, чем было. Наверное, пора бы поменять воду в ведре. Он еще раз окинул взглядом сектор, потом подошел к столу и пристроился с краю, утвердив локти на столешнице.

Ким рисовала, высунув язык и чересчур сильно нажимая на карандаш, отчего линии на листке отражали в большей степени рельеф стола, чем ее фантазии. Кривой четырехугольник, видимо, изображал окно, а лохматый куст с торчащими из него ветками — его самого.

— А тут у тебя в руке тряпочка, — сказала Ким, пририсовывая лохматому кусту черный комок на одной из веток.

— Умница, мышка. А теперь подпиши.

— Подписать?

— Да, подпиши. Напиши «Папа…»

Ким снова высунула язык — на этот раз гораздо дальше, в соответствии со сложностью задачи — и старательно прорисовала строчную «П». Потом отложила карандаш.

— Я устала, я пойду посмотрю в окно, — заявила она.

— Ладно, — согласился Руфус. — Но потом допишешь, хорошо?

Он уселся на освободившийся табурет и вытащил из ящика всю пачку бланков.

— Не то… Не то… А, вот он.