Анатолий Агарков - Самои

К Егору начала возвращаться уверенность в себе, растерянность уступала место азарту.

— Где ружьё, Митрич?

— А хтож его знает. Должно — унесли.

— Рассказывай, дед, что видел, что слышал, как коней проворонил, — подступился к сторожу с допросом участковый.

Пётр Федякин был потомственный охотник. Где-нибудь в тайге своим ружьём и собакой он легко бы прокормил большую семью. К пятидесяти годам домочадцев его сильно поуменьшилось — унаследовавшие светлый ум и беспокойную кровь, разъехались по городам в поисках счастливой доли сыновья и дочери. Маленьким хозяйством, рыбалкой да охотой надеялись прожить остаток жизни Федякины — Пётр да Меланья. Но в правлении им сказали: "Кто не работает, тот не ест" и послали на ферму — его скотником, её дояркой. Труд не в радость, никчемные заработки — сделали из Федякиных не то чтобы лодырей колхозных, безактивных каких-то. Таким и представлял себе Егор Петра Федякина, пока не поел с ним ушицы у ночного костра, не повечерял долгой и спокойной беседой за жизнь, общество и место каждого в нём. С тех пор зауважал охотника и не упускал случая напроситься на зорьку или на заячий гон. Собака у него была отменная.

Она и появилась первая, напугав неожиданностью Пестрякова — тот и спички уронил, прикуривая.

— Разбой! Разбой! — позвал из темноты Федякин, и тут же они подошли с Ланских, который не пыхтел уже паровозом.

— Пётр Михалыч…

— Да всё знаю, председатель, — отмахнулся охотник. — Вы постойте здесь без суеты — нам с Разбоем оглядеться надо.

— Человек пять-шесть было, — докладывал, время спустя. — Отсюда верхами пошли и коней гуртом погнали — должно в Казахстан. Пешком, боюсь, Кузьмич не догоним.

— Ага, щас мотоциклетку подгоню, — разозлился Пашка участковый. — Вперёд, мужики, по горячим следам.

Увлечённые его энтузиазмом, все присутствующие устремились в чистое поле вслед за Разбоем. Собака металась в азарте погони, то пропадая в ночи, то вдруг появляясь.

— Возьми ты её на повод, — сердился Мотылёв.

— Учи отца ругаться, — ворчал Федякин.

Шли споро, дружно — старики закряхтели, засипели, но не отстали.

У реки следы повернули вправо. Берег густо зарос ивой, тальником, вербой — к воде не подступишься.

— Однако, обшибся я, — признал Федякин. — К городу повернули — в Челябу метят или куда поближе. Говорю, на колбасу, Кузьмич, скакунов-то гонят.

Шли — подгоняла надежда, что близкий рассвет заставит конокрадов забиться в колок от посторонних взглядов. А может, здешние воры-то — загнали лошадок под навес на каком-нибудь хуторе да завалились отдыхать. Тут снег-то им на голову…. Такие мысли прибавляли сил.

Небо посветлело. С реки пополз туман, причудливо изменяя окрестные контуры. Разбой залаял.

— Мать чесная, — самым зорким оказался самый старый.

Из клубящегося тумана, будто гигантские призраки, выплывали силуэты лошадей.

— Мать чесная, — Митрич присел с испугу на корточки.

Следом Пестряков уменьшился в росте. Пашка выхватил пистолет и прикрикнул на Федякина:

— Да убери ты псину — щас положу.

Охотник свистнул условно, собака тут же смолкла и вынырнула из зыбкого тумана, лоснясь сырой шерстью.

— Лошади, Егор Кузьмич, — участковый понизил голос до шёпота.

— Вижу, — так же тихо ответил Агапов. — Где же люди?

Федякин взял пса за лохматую морду:

— Ты что, дурень, лошадей пугаешь? Людей ищи, понял?.. людей…. Ищи!

Разбой, вильнув хвостом, кинулся в туманное месиво. Участковый обернулся на охотника и повертел дулом пистолета у своего виска. Егор Кузьмич пожал плечами.

Ждали. Туман добрался до холмов, замер, задрожал и потёк назад, пригибая травы опадавшей влагою. По верхушкам берёз ударил первый луч невидимого ещё солнца. Разбой появился с другой стороны.

— Всё. Пуста округа, — сказал Федякин громко. — Бросили лошадей и ушли.

Туман пал росою на траву, она заискрилась, засверкала слепящими искрами, приветствуя солнечное нашествие. Собрали коней, осмотрели следы, разобрались в обстановке. Федякин докладывал:

— Сунулись через брод, а кони не пошли — так и бросили гурт, а сами через воду ушли верхами.

Верно определил старый следопыт число воров — из четырнадцати лошадок девять остались на этом берегу.

— Теперь они быстрее побегут, — заметил Митрич.

— Да бежать-то некуда, — ликовал Мотылёв и тыкал пальцем. — Там "железка", там тракт. Всё, приплыли.

Егор бригадиру:

— Иван Савельич, гоните с Митричем косяк домой. Управитесь?