Станислав Родионов - Избранное

Он, конечно, всхохотнул. Ну и я, конечно, за компанию усмехнулся.

— Ну а баб, Фадеич, еще берешь?

— Баба не поллитра, от нее завсегда сбечь можно.

Кладовщик опять всхохотнул. Но я теперь воздержался, поскольку эти проверочки терпеть не перевариваю. И говорит он со мной так, будто я происхождением из диких племен.

— Семен Семеныч, а ты курящий?

— Ослеп? — удивился кладовщик.

И то в его блиннотрубочных губах дымит сигарета заграничная.

— А пьешь?

— В зависимости, — буркнул он, чего-то заподозрив в моих вопросиках.

— Ну, про деньги не спрашиваю…

— Почему ж?

— Коли пошел с высшим образованием на склад, то к рублю неровно дышишь. И про баб не спрашиваю, поскольку с твоей грузной комплекцией бабу не одолеть.

Я думал, что он эту заграничную сигарету сейчас изжует да в меня и выплюнет. Он ее изжевал, но выплюнул в урну, рядом стоявшую. Правда, круглое лицо налилось краснотой неописуемой, и может, мне почудилось, а может, так и было, но встали на его руках волосы дыбом.

— А какое у тебя образование? — спросил кладовщик, как бы заходя с другого боку.

— Два высших и одно полусреднее.

Он усмехнулся довольно — мол, нету у меня образования.

— По внешности, Семен Семеныч, образование теперь не определишь. Вот послушай байку…

…Жил один мужик весьма корявый. Говорил, будто во рту солидол налип, — понять можно, но переспросив. Гундосил, шепелявил, картавил, плюс сюсюкал. Прихрамывал на обе ноги — только на правую боле. И сморкался через каждую минуту, а чихал через две. Короче, пентюх с двумя классами. Никакого вида. А у него пара высших. Говорить не умеет, поскольку мама водила его в детстве на три языка, включая испанский. Оглох, поскольку мама водила на музыку, где ревела аппаратура. Хромает от фигурного катанья — на него фигурист фигуристку уронил. А хронические сопли от бассейна, поскольку понесли его туда в месячном возрасте. Так он теперь все на свете знает, а жениться не может. Ну?

— Занятный ты мужик, Фадеич, — с большим сомнением сказал кладовщик.

— Да и ты форсист, Семеныч.

— Иди-ка забрось коробки на верхний стеллаж…

— Серега уже отбыл, а одному несподручно.

— Вон его сменщик катит.

3

А сменщик проходную минует, вокруг нашего склада петлю даст и к бетонному подъезду свой утлый «Запорожец» носом приткнет. И сидит в нем, будто отдышаться не может. Я жду, а то плюну и в склад уйду. Тогда его преподобие и явится — волосы колечками до плеч, как у французского короля; походка медленная, с приволакиванием обеих ног; вместо глаз стеклянный мрак блестит… Короче, Вячик.

Я пошел к штабелю и жду-пожду. Коробки-то небольшие, со шляпами, да одному закидывать неудобно. Он приволокся, влез на стремянку и приступил к работе молча.

— Вяч, — не стерпел я молчанки, — чего ты завсегда смурной?

Не отвечает, как цельной грушей подавился. Видать, со стариком ему неинтересно. Правда, он и с кладовщиком всего парой слов обходится. Оно, конечно, молчание — золото. Только о своем напарнике я желаю знать всю подноготную. Коли не всю, то половиночку.

— Чего зря трепаться, — буркнул он.

— Хочу узнать тебя поглубже, Вячеслав.

— Зачем?

— У меня с войны такой закон — доверять напарнику, как самому себе.

Он по ступенькам приспустился, коробки от меня принял да и сказал, считай, полушепотом:

— А я йог.

Конечно, о человеке не по словам судят, но и по словам тоже. Кстати, еще один наглядный примерчик, что не по одной работе надо оценивать. Вяча бросает коробки как зверь. Ну и что?

Я так скажу: как человек работает, говорит только о том, как он работает. Немало, да не все. Скажем, вкалывает мужик, чтобы на автомобиль скопить или там на мебель невероятную. Так это ж он первую сущность ублажает, попросту именуемую утробой. Души и рассудка эти накопления не касаемы. Ну и такому мужику привет с набалдашником.

— Вячеслав, — уважительно поинтересовался я, — ты женатый или как?

— Я как.

— Чего так?

— Из-за болезни.

— Из-за какой?

Он опять приспустился, очками зыркнул и сказал придавленно:

— В прошлом году переболел лихорадкой о'нь-онг-ньонг.

— Что за зверь?

— Трясет, и работать неохота.

Вот и разговор пошел. Правда, он все с бурчал-кой, все как бы через нос да с тихим посвистом.

— Вяч, а кто у тебя отец?

— Министр.

— Неплохая специальность.

Врет он, чтобы отвязаться. А скорее всего, грызет Вяча гордое самолюбие. И то: молодой парень грузит шляпные коробки вместе с плешивым мужиком. С другой стороны, не одним же плешивым их грузить?