Станислав Родионов - Избранное

— Деревенская тишина, поскольку тутошний человек мягче городского…

— Вы так думаете?

— Тут и без дум видно. Деревенские добрее.

— А что такое, Николай Фадеевич, доброта?

Ну и загадочка. Вот тебе и профессор, вот тебе и турецкий знаток. Затуркался.

— Младенческие вопросики задаете, Аркадий Самсонович…

— Потому что в песнях, в фильмах, в книгах толкут это слово, как воду в ступе. Так что же такое доброта?

— Когда человеку помогаешь в беде.

— Назовите эту беду.

— Мало ли… Последнюю рубашку отдашь…

— У нас давно нет безрубашечных.

— Последний кусок хлеба…

— У нас давно нет голодных.

— Человек заболел…

— Тут лучше пригласить врача.

— Денег не хватает…

— Значит, работать не хочет.

Он, видать, представлял меня студентом. Очки округлились. Лицо потемнело до хорошей свеклы. Нос того и гляди клюнет меня в глаз. Тут и я вспетушился:

— Да вот, к примеру, один сын старушку вытурил, а второй ее приютил. Неужель и это не доброта?

— Это обязанность гражданина и элементарная порядочность.

— Да наша деревня всегда стояла на добре…

— Ага! — ухнул от удовольствия профессор и взялся за чай, поскольку жареных подлещиков мы уже ликвидировали.

Оно под такую жизненную беседу нужно бы и поесть для силы.

— Стояла на добре и совести, Николай Фадеевич, а жила дико и нищенски.

— Ты выбрось нищету да дикость, а добро-то с совестью оставь.

— Оставить? Через дом живет добрейшая женщина. Каждое воскресенье ее супруг дает концерты на всю деревню. Жена ходит с синяками, сын заикается. Она добренькая, терпит. Ей не доброта нужна, а в милицию надо бежать. Оставить… Возьмем прошлый год. На троицу Сережку Балавина порезали. Потом пьяный Чухнарев утонул, четверо детишек у него. Старый Матвей избу спалил — со свояком гулял. Сын Матвея корову застрелил, жену гонял, детей лупил… Все на горе другим людям. Где же доброта?

— Не все же такие…

— Конечно, не все.

— И в городе случаи случаются.

— Случаются, но для Варежки процент высокий.

Я промолчал: против процента не попрешь. Лучше выпить дегтярного чаю, которого профессор мне налил до края. Тут и конфеты были недешевые — на обертке кавказский пейзаж изображен.

— А уж если, Николай Фадеевич, деревенский народ и добрее городского, то лишь потому, что в деревне жить тяжелее.

— В войну люди были тоже добрее, — согласился я.

— Парадокс, — удивился профессор. — Отсутствие доброты говорит о материальном достатке и счастливой жизни, а?

Умники про все помнят, а вторую сущность позабыли. Этот профессор кислых щей еще не знал, какой я ему вопросик притаил.

— А вот реши задачку, Аркадий Самсонович. Старуха Никитична занемогла. Отчего бы?

— Я не доктор.

— Ты профессор, болезни знаешь. Отчего?

— Сердце?

— Не угадал.

— Давление, склероз?

— Нет.

— Почки, печень?

— Нет.

— Рак, что ли?

— Не угадаешь в жисть.

— Тогда скажи.

— Ее сын разобрал русскую печку. Ликвидировал вовсе, как класс. И завел баллоны с газом. А Никитична на ней выросла и перед ней простояла весь свой век.

— А то, что Никитична у этой печки надрывалась весь свой век, ты знаешь?

— Знаю, да ее сердцу не прикажешь.

— Доброта — понятие отмирающее! — усилил свой голос профессор.

Хрен тут чаю попьешь при таком разговоре. Профессор и верно туркоподобен — разошелся, что его самовар.

— А что ж вместо добра-то?

— Бульдозеры!

— Как так?

— Пустить бульдозеры и снести все эти избы!

Ну, тут уж ум молчит, а глупость кричит. Я слыхал, что есть профессора с тараканами в голове, да вот живых не встречал. И верно — малахольный. Или начифирился.

— А что ж взамен?

— Коттеджи, асфальт, горячая вода, газ… Вот в чем доброта!

— В городе это есть, а доброта? — повысил голос и я, поскольку меня за нервы тоже кондрашка схватила.

Но профессор уже никого не слышал, кроме себя. Язви его в бородку.

— Не доброта нам нужна, а гражданственность! — буквально рявкнул профессор.

— Откуда ты знаешь, что нам нужно?

— В конце концов, я — профессор.

— Вон как! А я думал, что ты компрессор!

Он, этот компрессор, то есть этот профессор, вскочил, прыгнул к столу и чего-то там схватил. Ну, думаю, огреть хочет, хотя профессора так не поступают. И верно, шарахнул мне в живот какой-то мешок, с которым я и шмыгнул на улицу. Не мешок оказался, а куль со свежими подлещиками — на меня все деревенские кошки оборачивались.

Глянул издали на дерево, но аисты на плацдарме еще не обосновались. Чего выжидают? А я скажу чего: смотрят, добрый ли хозяин живет в доме… И не сядут, поскольку это не профессор, а зверь. Куда столько рыбы мне наворотил?