Аравинд Адига - От убийства до убийства

Он бросил гренок на тарелку, встал и направился к лестнице.

– Шан-ка-ра! Вернись!

Как бы ни клял он мать, страхи ее были ему понятны. Она не хотела встречаться с браминкой один на один. Единственным, что позволяло матери притязать на приемлемость, на респектабельность, был рожденный ею мальчик, наследник, – а если его не окажется дома, ей и показать будет нечего. Она обратится просто-напросто в хойка, пролезшую в дом брамина.

Если она чувствует себя жалкой в их присутствии, так сама же и виновата, думал Шанкара. Сколько раз он повторял ей: мать, не обращай внимания на наших родственников-браминов. Перестань унижаться перед ними. Раз мы им не нужны, значит, не нужны.

Но мать этого не могла, ей все еще хотелось, чтобы они ее приняли как свою. А пропуском к ним был Шанкара. Не то чтобы и сам он представлялся браминам вполне приемлемым. Они видели в нем плод пиратского приключения его отца, Шанкара ассоциировался у них (он в этом не сомневался) со всем теперешним падением нравов. Смешайте в одном горшке поровну добрачный секс и нарушение кастового закона – что получится? Вот этот пронырливый маленький сатана: Шанкара.

Кое-кто из родственников-браминов, та же тетя Урмила, приходили к ним в гости годами, хотя им, похоже, никогда особо не нравилось трепать его по щеке, или посылать ему воздушные поцелуи, или делать другие гадости, какие тетушки позволяют себе с племянниками. Оказываясь рядом с ней, Шанкара чувствовал, что его всего лишь считают терпимым.

А вот хер вам, не желает он быть терпимым.

Он приказал шоферу ехать на Зонтовую улицу и безучастно смотрел в окно машины на мебельные магазины и лотки, с которых торговали соком сахарного тростника. Вышел он у кинотеатра «Белый жеребец».

– Не жди меня, я позвоню, когда закончится фильм.

Поднимаясь по ступенькам кинотеатра, Шанкара увидел изо всех сил машущего ему рукой хозяина стоявшего неподалеку магазина. Родственник со стороны матери. Родственник сначала посылал ему широченные улыбки, а после принялся жестикулировать, призывая его зайти в магазин. Родственники-хойка всегда относились к Шанкаре с особым почтением – то ли потому, что он был наполовину брамином и, следовательно, по кастовым понятиям стоял намного выше их, то ли потому, что он был богат и, следовательно, стоял намного выше их по понятиям классовым. Выругавшись про себя, Шанкара отвернулся и пошел дальше. Неужели эти тупые хойка не понимают? Нет на свете ничего, что он ненавидел бы сильнее, чем их заискивание перед ним, перед его полубраминством. Да если бы они презирали его, если бы заставляли заползать в их магазины на карачках, чтобы искупить тем самым грех полубраминства, он бы к ним каждый день приходил!

Была и еще одна причина, по которой ему не хотелось посещать вот именно этого родича. До Шанкары доходили слухи, что пластический хирург Кинни содержит в этой части города любовницу – еще одну хойка. И он сильно подозревал, что родственнику она знакома, что родственник думает: ах наш Шанкара, бедный, бедный Шанкара, как мало ему известно об изменах его отца. А Шанкаре было известно об изменах его отца все, – отца, которого он не видел уже шесть лет, который больше и не писал домой, и по телефону не звонил, хоть и продолжал присылать коробки со сладостями и заграничным шоколадом. И все же Шанкара чувствовал: кое-что отец его в жизни понимает.

Любовница хойка, живущая рядом с кинотеатром; еще одна красавица хойка в женах. Сейчас он жил у Залива, на свободе и в роскоши, перекраивая богатым арабкам носы и губы. И там у него тоже любовница есть, и сомневаться нечего. Люди, подобные отцу, ни к какой касте, религии или расе не принадлежали – просто жили в свое удовольствие. Единственные в этом мире настоящие мужчины.

Касса оказалась закрытой. СЛЕДУЮЩИЙ СЕАНС В 8.30 ВЕЧЕРА. Шанкара торопливо сбежал по лестнице, стараясь не встретиться глазами с хозяином магазина. Быстро пройдя по улице и два раза свернув за угол, он дошел до «Продажи Наилучшего Мороженого» и потребовал молочный коктейль с чику [5].

Он быстро проглотил коктейль и, чувствуя, как в мозг его впитывается сахар, откинулся на спинку стула, усмехнулся и сказал сам себе:

– Долпаёп!

Ладно, он это сделал; унизил Лазрадо за то, что тот унизил его.

– Еще один коктейль с чику! – крикнул он. – И с двойным мороженым!

В школе Шанкара всегда был паршивой овцой. Неприятности начались у него лет в восемь-девять. Однако больше всего натерпелся он от пришепетывавшего учителя химии. Как-то утром Лазрадо застукал его, когда он курил сигарету у стоявшего вне школы лотка, с которого торговали сахарным соком.