Лаура Санди - Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше

Будь всё только так, как она объяснила, я рисковала бы не понять, что же такое каникулы. Но получилось наоборот.

Когда, выйдя из машины, я вошла в дом, совершенно непохожий на наш, то словно попала в другое измерение.

Полнейшая новизна обстановки, которая сразу же чудесным и решительным образом изменила наши привычки, со всей очевидностью показала мне, что такое на самом деле каникулы: время, когда всё как будто остановилось, как в детской игре «Замри!». На каникулах тебя не арестует полиция, если пропустишь занятия, не провалят на экзамене, если не станешь каждый день выполнять домашние задания, и не проснёшься усталой, если поздно ляжешь спать накануне.

На каникулах время останавливается. А с ним и последствия.

Мама за все три месяца ни разу не ездила домой, чтобы полить свои тюльпаны, и всё же, когда мы вернулись, они оказались, как никогда, белыми и свежими.

На каникулах не нужно ни о чём беспокоиться.

Значит, и о том, к примеру, что Марио, не заставая меня теперь дома, перестанет звонить.

Не зная и этой заботы, я все три месяца занимала всё своё время, своё тело и свои мысли тремя делами: плавала, убеждалась, что маме больше не приходит в голову мысль, будто она кого-то убила, и, бродя по дому, искала вместе с бабушкой призраков Грейс и Стенли.

Грейс — известная английская писательница, сочинявшая любовно-сентиментальные романы, а Стенли — её издатель. Они умерли в этом доме у моря за два года до того, как бабушка купила его. От удара током. В ванне. Оба. Позанимавшись любовью.

Я находила эту историю необычайно красивой.

Особенно когда в конце Грейс, желая задержать Стенли в ванне, чтобы он не вернулся к жене, подняла с пола фен и, прежде чем бросить в воду, включила.

О том, как занимаются любовью, у меня не было ни малейшего представления.

Но это совершенно не имело значения.

Как занимаются любовью, мне объяснил Этторе, наш сосед по городскому дому.

При том, что я не просила его об этом. В самом деле, мне и в голову не пришло бы расспрашивать кого бы то ни было. Конечно, не из стеснения. Сами по себе слова «заниматься любовью» были для меня совершенно прозрачны. Они означали, что люди любят друг друга, и всё. А что существует какой-то особый способ делать это, я и представить себе не могла.

Когда Этторе навёл порядок в моих абстрактных эротических представлениях, я была уже в пятом классе.

За прошедшие четыре школьных года не произошло ничего особенного.

Приобретённый ранее опыт помогал мне выходить практически из любого положения, что бы ни случилось, в течение самое большее двух часов. С Ноэми мы жили в любви и согласии, а с Людовикой — в такой вражде и разногласии, что просто одно удовольствие.

Сёстрам я на всё отвечала «да» и перестала мучить их и мучиться сама разными вопросами. Почему Бог невидим? Кто его так назвал? Кто его родители? Но если он никогда не рождался, как же он может существовать? Если мы все — дети Божии, выходит, мои родители мне брат и сестра? Почему Бог говорит со всеми моими подругами, а со мной нет?

Этот Бог, которому нечего было сказать мне, давно уже не имел ко мне никакого отношения.

— Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное, — заявила однажды Мать-настоятельница.

Я уже открыла было рот, собираясь задать вопрос, но вовремя спохватилась, ведь никогда не знаешь, что придумают девочки, и решила поговорить об этом дома.

А что, мы действительно такие богатые или только так говорится? И нет никакой возможности стать бедными, хотя бы спустя какое-то время? Вы уверены? Клянётесь?

— Никогда ничего не делается просто так, — говорила Мария.

Но в таком случае кто же мне обеспечит рай?

По той же причине, что и я, почти все в нашем классе Царствия Небесного не увидят даже в замочную скважину. Но если им всё же хочется туда попасть, пусть стараются. По правде говоря, ко мне это тоже относилось. Если они говорили о Боге и Чудесах, то я оставалась с Феями и Волшебством.

Таким образом, разрешилась и дилемма с Богом. Я готовила домашние задания и ждала телефонного звонка Марио, и больше делать мне было нечего. Если учесть, что с уроками я справлялась в один миг, а Марио звонил чаще всего неожиданно, не оставалось ничего другого, как вылезать на крышу из окна моей комнаты, выходившей на задний двор, и наблюдать за Этторе, нашим новым соседом.

Этторе был ровесником Либеро и Фурио, но выглядел намного старше. И нельзя сказать, что так же красив, как они, — короткая стрижка, каштановые волосы, выше ростом и более плотного сложения. Тёмные волосы курчавились у него и на руках, не только на груди и между ног.