Богумил Грабал - Bambini di Praga 1947

— Веселая свадьба, такая, как надо, — сказала буфетчица, слезая с ящика из-под бутылочного пива. — А эта ваша невеста сбежала от вас вчера?

— Нет, позавчера, — ответил молодой человек и стал тереть покрасневший глаз. — Впрочем, я ей не удивляюсь. Девчонка начиталась книг из «Розовой библиотеки» [7] Популярная во времена первой Чехословацкой Республики и в период войны серия женских романов. и серии «Жизнь замечательных людей», поэтому хотела, чтобы у меня были две комнаты и чтобы я устраивал приемы, а своей «абсолютной графикой» занимался по вечерам, как хобби. А еще она меня все время шантажировала то прошлым, то будущим, рассказывая или о том, кто из ее любовников что с ней проделывал либо собирался проделывать, или о том, как она меня бросит и вернется к родителям, у которых всего каких-то семь лет назад была хорошая родословная… один их предок имел даже звание папского камергера. Да только что во всем этом было проку, если и аванса, и получки нам с ней хватало дня на два, не больше? А потом мы молотком крошили на ужин черствый хлеб, или она ходила сдавать пустые бутылки, или кромсала на лоскуты что-нибудь из своего барахла и относила в утиль как тряпье. Но в остальном мы жили плодотворной абсолютной жизнью…

К стеклянным дверям подошли два оперативника из Корпуса национальной безопасности. [8] В социалистической Чехословакии орган охраны общественного порядка и государственного строя.

— Ну наконец-то! — воскликнула буфетчица, в то время как опера топали ногами, чтобы из их мокрых сапог вытекла вода. — Эти ненормальные устроили у меня паноптикум, — она показала на зевак, которые притихли, блестя глазами в предвкушении. — Нет, от таких людей свихнуться можно… Любоваться казнями!

Тут она взглянула на младшего опера и опешила:

— В вас что, крученый шар угодил?

Опер извлек из кармана зеркальце, рассмотрел как следует синяк вокруг глаза и сказал:

— Да уж, точно кием схлопотал…

Старшина добавил:

— А я что говорил? Не вступай в беседы с подгулявшей свадьбой! А так слово за слово — и жених нарисовал ему красивый монокль.

— Зато я его доставил в отделение. И щелк-щелк! — показал опер и стал снова ощупывать бровь.

— Ну, и где эта девица? — спросил старшина.

— Там, — ответила буфетчица и раздвинула ситцевую занавеску. Стеклянная стена кафе была вся в белых ладонях; в спины тех, кто прижался прямо к стеклу, упирались ладонями стоявшие сзади, несколько любопытных висело под сплошным ливнем на фонаре, какой-то дедуля устроился в кроне липы, словно павиан, а ветер колыхал занавес и кулисы из дождевых струй.

Молодой опер достал блокнот и поправил копирку между страницами.

Буфетчица, прохаживаясь вдоль стены, плюнула одному из любопытных в лицо, но тот даже не шелохнулся, и плевок пополз вниз по стеклу, словно млечная слеза.

— Можно подумать, я родного отца цепью укокошила! — воскликнула буфетчица, постучала костяшкой пальца по лбу другому зеваке и рассерженная направилась к стойке. Она сняла с себя фартук, накрыла им краны, а потом распустила свои пышные волосы, уложенные в прическу, напоминавшую термитник, засунула шпильки в рот и вновь, будто сплетая пятикилограммовый рождественский крендель, закрутила волосы змейкой и закрепила их шпильками, после чего прошла в нишу и села на стул.

— Вы как раз вовремя, — сказал старшина. — Расстегните на ней блузку. У этой девицы нет при себе никаких документов, а в кошельке — тридцать геллеров…

К стеклянным дверям кафе протолкалась невеста и деликатно постучала пальчиком. Молодой человек открыл ей.

Невеста вошла, сняла с ноги серебристую туфельку и вылила из нее воду. Краска со свадебной шляпы и подведенных глаз растеклась у нее по лицу.

— Так как? — спросила она. — Отпустите вы его или нет?

— Не отпущу, — ответил опер.

— А почему не отпустите?

— Потому что он оскорбил меня действием при исполнении служебных обязанностей.

— Да ведь у вас там ничего такого особенного и нет, — сказала невеста и, наклонившись, глотнула воды из текущего крана над мойкой.

— У меня глаз синий, как копирка! — возмутился опер, посмотрев на себя в круглое карманное зеркальце.

— А не надо было к нам цепляться… Сами эту кашу заварили — сами и расхлебывайте. Так когда вы его отпустите?

— Завтра!

— Тогда я вас тут дождусь, и вы пойдете со мной в постель. Не могу же я в первую брачную ночь остаться одна!

— Вы не в моем вкусе, — сказал опер, поднимаясь со стула.