Луи де Берньер - Мандолина капитана Корелли

Кто знает, что на самом деле побудило капитана Фьенцо Апполлонио без приказа открыть огонь по флотилии немецких десантных судов?

Возможно, он был честным человеком, который не мог больше выносить исполнения постыдной и уступчивой роли в истории недопеченной, падшей империи. Возможно, он испытывал подлинное сочувствие к грекам, с которыми так долго прожил, и хотел теперь зачеркнуть свой стыд за их унижения, за потери, которым способствовал. Возможно, он стыдился мрачной военной летописи армии, в которой служил, и теперь хотел вырвать власть над своей маленькой долей из рук самодовольных дилетантов и подхалимов, которые, сидя в безопасности своих бункеров, привели к такому множеству бессмысленных бедствий цвета крови, кто раз за разом выхватывал поражения изо рта у победы. Возможно, он просто очень ясно понял – другого выбора нет, можно лишь драться за выживание.

Какими бы ни были чувства и мысли, кружившие хороводом в потаенных уголках его сознания, солдаты разделяли его выводы. Они уже зарядили и нацелили гаубицы, а он все смотрел, как десантные суда неуклюже прорезались сквозь неспокойное море со своим грузом техники и солдат с бледными лицами. Он обратил внимание на чрезмерный, но удивительно выразительный порядок в совершенно одинаковой манере десантников держать оружие, взятое на ремень через плечо стволами вверх: всё вместе ощетинилось, подобно кольям на дне ловушки. Капитан щурился в бинокль и разделял мешающее пространство моря на сектора по сто метров. Он учел скрытый участок суши между батареей и морем и с самоуверенностью, которой не испытывал, приказал ближайшему к нему орудию установить определенную им дальность и выстрелить одним снарядом.

С металлическим лязгом пушка скакнула назад, ее основание подпрыгнуло на станине, как взбудораженная собака прыгает за лакомством. Капитан Апполлонио, до сих пор не привыкший к неприятному металлическому звону в ушах, сморщился, глядя на эту крохотную черную точку, летевшую высоко в небе с невероятной, неизмеримой скоростью, – так быстро, что он засомневался, на самом ли деле он ее видит. Он потерял ее, а через несколько секунд увидел султан воды, поднявшийся из моря на пятьдесят метров ближе того места, куда, по его прикидкам, должен был упасть снаряд. На шлюпках возникла неистовая возня – она показалась ему почти смешной, он уточнил дальность и дал команду открывать огонь по готовности.

Солдаты приободрились. Наконец-то у них есть предводитель, чья отвага таинственным образом пролилась в землю под их ногами, скрытно распространилась и, словно по волшебству, возникла в их сердцах, наполняя их безудержной свободой – людей, которые наконец-то поняли, что они солдаты. Люди улыбались друг другу, их глаза светились радостью, гордостью, которую они прежде не испытывали никогда, и они с изумлением смотрели на огромные столбы воды, стирающие размеренный, убаюкивающий узор волн. Воздух насытился сладким зловонием кордита, несказанно мужественным, адским запахом раскаленных докрасна стволов и дымящимся благовонием орудийной смазки. Складки на их ладонях забились грязью, лица почернели, и губы выглядели странно бледно-розовыми, когда они облизывали их. Выступивший от бурного возбуждения пот промочил под пилотками их волосы, они отбросили недокуренные сигареты, которые прежде успокаивали, но теперь мешали действовать и дышать.

Оглушенные собственным успехом, невероятной действенностью своего обстрела, солдаты на батарее прекратили стрельбу, когда последнее из десантных судов скрылось под волнами. Они удовлетворенно сжимали кулаки, глядя, как два спасшихся катера устремились прочь от Ликзури и прокладывают себе путь среди плавающих разорванных тел и обломков разнесенных в щепки лодок. Никто не пожелал стрелять по спасавшимся, солдаты стали пожимать друг другу руки и обниматься. Они навсегда запомнят этот день, говорили они друг другу. Это как ритуал, словно конфирмация или бракосочетание.

Из-за гребня горы перед Аргостоли выплыл гидросамолет – он выкладывал безразличную, но смертоносную серию бомб, что сносила крыши с одного покорного и безвредного домика за другим по идеально прямой линии. Пулеметы и зенитки открыли огонь, а другие командиры тем временем, не думая в порыве о полученных приказах, бросились в бой. На улицах Аргостоли итальянские пехотинцы, некоторые без офицеров, под прикрытием легких танков выдвигались навстречу бронетехнике, воодушевленные героизмом, который никогда не проявлялся, пока они сражались за фашистов и нелепого диктатора.