Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души

Зал мгновенно подхватил дружно сотрясающий общий хлоп.

Всё соединилось – слово, хлоп, цвет, гром ударника и гитар:

Тогда она схватила полы своего плаща и стала распахивать его и запахивать – в том же ритме, так что фаза раскрытия стабильно попала на синий цвет.

И не понять было, сколько это продолжается.

Но вот группа снизила звук. Тьма ослабила блеск.

Пробились желтые лампочки на потолке.

И Клава увидела лица – впереди ниже ног своих.

Она поняла, что пора остановиться.

Поняла, что Госпожа Божа явила ей и через нее новое чудо – величайшее.

И запахнувши плотнее плащ, она отдала залу земной поклон, как видела когда-то в телевизоре – коснувшись пола разогнутой рукой.

– Вот теперь мне очень просто! – бас.

Клава повернулась, сделала шаг – и то ли обессилев. то ли догадавшись, что святые не уходят пешком со сцены – рухнула как бы во весь рост. Но не ударилась, а приземлилась.

– А-ах!

Ребята-групповики, ревниво тесня друг друга, подхватили и унесли ее на руках в закулисье.

Она не спешила совсем приходить в себя.

Она знала, что спешить ей некуда.

И сама Свами будет ждать сколько угодно, пока ее добрая Дэви очнется совсем. Добрая и незаменимая.

– Да воздуху дайте! – послышался Додик. – Расчистите коридор!.. Где?! Где она – гениалочка наша?!

– Вот, – послышалась Свами, гордясь как родной дочкой. – Вот. Отдала все силы. Всю любовь.

– Ну, Зоечка Ниновна! Я всё видел и ничему не удивляюсь. Но такого не видел. Только непонятно было, как ее остановить. Я уж кричу осветителям, хорошо, что телефон в экстазе не сломался. Ну. Я и то три кило потерял, наверное. С потом и переживаниями.

– Но второго отделения не будет, – сказала Свами.

– Какое второе?! После того, как так упав, снова не встают! В тот же вечер, разумеется. Завтра. У нас еще здесь площадка завтра, потом теннис начинается, провались он. С таким хитом надо месяц с места не срываться. Но мы обсудим. Россия велика. А слово из четырех букв и заграница выучит.

Клаве хотелось снова услышать чудовищный бас. Чудесный. И увидеть того, кто вмещает.

И бас отозвался на ее молчаливый зов.

– Да пропустите!.. У меня над сердцем пропуск выколот! От таежного начальника.

Клава открыла наконец глаза. Она знала, что таким басам везде дорога.

– Покажите! Покажите же ее! Вот?!

Будто бочка на ногах заслонила дверь – и застряла. А вокруг глаз и носа семидесятого размера – рыжая борода, как опрокинутый нимб.

– Еще меньше. На ладонь посадить – и носить как лампадку. Порадовала дьякона-расстригу.

– Вы хорошо отзывы подавали, – кстати припомнил Додик. – В масть.

– Душа навстречу.

– А вы часто на молодежные группы ходите? Вы из публики в рядах торчали, как гвоздь из дивана.

– Какие группы! Шел мимо, смотрю, все сюда текут. Ну и я притек. Бог привел.

– Госпожа Божа, – дружелюбно поправила Свами.

– По сегодняшнему – Божа. В честь малютки.

– По всегдашнему – Божа, – еще терпеливее отозвалась Свами.

– Не мне, расстриге, судить. А Бог или Божа – Оно всё вмещает, не вдаваясь в подробности.

Бас-расстрига только толстыми пальцами пошевелил, и сразу сделалось ясно, в какие подробности не вдается его Божество.

Свами не продолжила диспут.

– А мне бы… а мне бы… – со смешным в столь монументальном теле смущением подступился бас, – мне бы должностенку при вас какую. Например, на ладони малютку выносить после подвига ее. А ребята с балалайками чтобы не занимали руки, а вслед Аллилуйю какую наяривали. Должностенку – за кров и харчи.

– А у товарища режиссерское видение, – одобрил Додик.

– Я и сам могу на руках выносить, – нахмурился Витёк.

Никуда не делся – возревновал!

– Такой монумент – эффектней, – отвел Додик притязания Витька. – Статуя Командора. Чтобы сцена под шагами гнулась. Вот и думайте – куда унес. За кров и харчи, говоришь?

– А чего еще человеку надо? Мне бы одно – проще.

– Это мы хорошо слышали, – улыбнулся Додик. – Попробуем. Посмотрим завтра. Зовут-то тебя как?

– Иаков, – пророкотал расстрига.

– У дядюшки Якова хватит про всякого! – язвительно заметил Витёк.

– Хватит всякому – и здесь, и выше. Если проще.

Хотя обещано было продолжение после антракта, перед служебным боковым подъездом прессовалась толпа. Витёк подогнал тачанку вплотную к ступенькам, поднял пятую дверцу сзади, Иаков – репетируя завтрашний выход – вынес Клаву на руках и подал в тачанку. Витёк изнутри принял и уложил на откинутом заднем диване.