Воле Шойинка - Интерпретаторы

— Еще одно слово, и нож войдет в загривок барана, — перебил его Эгбо. — Одно слово — и фонтан крови брызнет в потолок мастерской.

— Надеюсь, он тебе нравится, — сказала Сими.

— Ты знаешь, что она купила сначала? — спросил Эгбо. — Белого барана. Представь себе, белого барана.

— Ты же сказал, чтобы он был без пятнышка.

— Тем более надо было понять, что речь идет о черном баране. Белый баран не бывает без пятнышка, правда?

— Будь баран белым, Джо Голдер прочитал бы тебе длинное нравоучение. Он бы сказал, что ты проявила комплекс неполноценности в связи с цветом кожи.

— Кто это Джо Голдер?

— Никогда не видал? Ах, да, ты же тогда не пришел на концерт.

— Да, она ведь меня обманула, негодяйка.

— Ты сам виноват. Ты прислал записку, что придешь ко мне.

— Нет, я написал, что буду ждать тебя у Банделе.

— Я же тебе сказала...

— Вы опять за свое? Сими, я еще не поблагодарил тебя за барана.

— Благодари меня, а не ее. Это я попросил ее купить барана.

— А кто платил?

— Не в этом дело.

— Дело в этом, поскольку оно касается меня.

Вошедшая Моника остановилась при виде Сими. Эгбо представил их друг другу. Моника была в восторге.

— Конечно. Вы та самая красавица, но... нет, это невероятно.

— Она была уверена, что я приукрасил ее на картине, — объяснил Кола.

— Да, я думала... О, как непристойно, что я на нее уставилась, но она впрямь бесподобна. Не думаю, что ваша богиня во плоти была бы прекрасней. Честно, Кола, теперь, когда я вижу ее, ваша картина не делает ей чести.

— Минутку. — Эгбо встал. — Я думал, что никому из нас не следовало смотреть на незавершенную картину.

Моника густо покраснела и прикрыла рот ладонью. Кола махнул рукой.

— Это случайность...

— Я знаю, что случайность. Говори дальше.

— В общем, дело в том, что она мне никогда не позировала. Не мог же я... Вы слышали, как Моника восхищалась. Можно подумать, что я мог попросить Сими стать натурщицей! Теперь вы все начнете жаловаться, что я написал вас не такими, какие вы есть... Я хочу сказать, что вы здесь не вы, а прообразы чего-то иного...

— Да ясно же, правда, Сими?

— Ладно, это была случайность, но к ней самой это не имеет никакого отношения.

— Не объясняй, мы все поняли, — Эгбо вертел в руках тюбик, а Сими, как всегда, улыбалась своей безмятежной загадочной улыбкой.

— Ну-ну, Сими, кто-то ждет шедевра пятнадцать месяцев, кто-то создает его за неделю.

— Когда будете уходить, привяжите барана во дворе.

— Ясно, ясно, мы тебе мешаем.

— Вы не работаете, — сказала Моника. Уже долгое время они были одни.

— Нет. Я жду Лазаря.

— Лазаря? Мне казалось, вы звали его Ноем.

— С Ноем покончено. Вот эта безликая фигура на холсте и есть Ной... Подойдите сюда... Слуга-предатель, катящий камень, который должен сокрушить хозяина.

— Но вы говорили...

— Я ошибался. Ной — как недостающее звено? За такую тупость мне следовало бы утопиться. Он сидел передо мной, а я пытался извлечь из его ничтожества Эсумаре. Я заблуждался, как мальчишка, как дилетант, удручающе заблуждался.

Я бился над ним часами, но ничего не мог сделать. И тогда я впервые по-настоящему рассмотрел Ноя. Если бы не чрезмерный цинизм, я должен был это увидеть с первого взгляда. Ной был простым негативом. Невинность его лица означала лишь незаполненную пустоту. В нем не было ничего, совершенно ничего. Я презирал себя за вздорное непонимание очевидного.

— Так кто этот Лазарь?

— Хозяин Ноя. Торгующий религией альбинос, которого где-то нашел Саго. Он обещал сегодня его привезти, вот я и жду.

— И тогда?

— И тогда все будет закончено. Если надо, я буду работать всю ночь. Знаете, Моника, так отчаянно хочется кончить. Я сыт по горло этой картиной, и если бы не завтрашняя выставка... А потом... потом — да что об этом говорить?

— Отчего? Скажите.

— Нет, правда, это не важно. Вы должны были сами понять, что по сути я не художник. Я не рожден им. Но я знаю природу творчества и могу стать хорошим педагогом. Вот и все. Этот холст, например. На идею меня натолкнул Эгбо, разумеется, подсознательно, и на самом деле картину писать надлежало ему, а не мне. Хотя бы потому, что он лучше все это знает, по-настоящему, и к тому же он достаточно беспощаден. Что до меня, то озарения приходили бессвязными осколками, и ненадолго, поэтому я столько времени...

— Пятнадцать месяцев это не долго. Кроме того, в промежутках вы писали другие вещи.

— Гордиться нечем. Что я могу поставить рядом со скульптурой Секони, даже если не говорить о «Борце»?