Воле Шойинка - Интерпретаторы

Всплеснув руками, он продекламировал:

— В шатер твой, о дева.

Дехайнва остановила машину.

— Приехали.

Саго взглянул на нее издалека.

— Куда? Ко мне или к тебе?

— К тебе.

— Я не вылезу.

— Не дури, Саго. Ко мне нельзя.

— А у меня все забито людьми. Трое взрослых мужчин. Где же мне спать?

— Почему кто-нибудь не пошел к Ласунвону?

— Да у него жена и двое детей! Кому охота связываться с его дикой женой? И к Эгбо нельзя. Ты видела эту женщину. Ей одной нужна двуспальная кровать, да и то мало.

— Нет, Саго, тебе все же придется выйти.

— Если тебя беспокоит известное обстоятельство, не волнуйся, я буду себя хорошо вести. Кроме того, я просто не в состоянии.

Озноб снова забил Саго. Дехайнва коснулась его лба.

— Да ты болен!

— Нет... это просто сырость...

Она яростно гнала машину домой, а Саго бормотал:

— Пощади мой желудок...

Он не проснулся, когда машина въехала на гравий, и Дехайнве пришлось его растолкать.

— Гараж тут поблизости. Ступай прямо ко мне. Я поставлю машину и приду.

Саго выбрался наружу, но зашатался и прислонился к дверце. Дехайнва подбежала к нему.

— Я тебе помогу.

— Не надо. Я дойду сам.

— Ты уверен?

— Конечно. Только, правда, что-то случилось с моим желудком. Не могу пить, понимаешь?

Она быстро сказала, что понимает, опасаясь долгого объяснения. «Каждый рождается с желудком. Но каждый должен найти его, когда пьет. Надо привыкнуть к выпивке. Тогда она приятно возбуждает, и ты знаешь, что желудок на месте. В первый раз это как конфирмация... истинно религиозный момент...»

Она аккуратно подвела его к ступенькам.

— Я не глиняный, не разобьюсь. Я же говорю, что дойду сам.

— Ладно. Я сейчас. — Она побежала к машине.

Саго медленно взбирался по лестнице, часто останавливаясь, чтобы побороть опьянение. Он с трудом открыл дверь и в свете с площадки увидел, что в комнате кто-то есть. На мгновение он замер, затем захлопнул дверь, бормоча:

— Прошу прощения, я ошибся...

С деланной легкостью он сбежал вниз и чуть не столкнулся с Дехайнвой.

— Что случилось?

— Попал не туда.

— Хорошо. Пора тебе знать, где я живу... — И она осеклась: — Но ты отпирал дверь...

Он отдал ей ключ.

— Увидишь сама. Темная фигура в кресле и, кажется, кто-то еще в глубине. Я сколько-то смотрел на них, а потом побежал.

— Тебе просто не по себе. — Они дошли до площадки. — Ты уверен, что открывал эту дверь?

— Открой. Они как летучие мыши... или ведьмы.

— Не дрожи.

— Не знаю, на что они там похожи, но одну-то я рассмотрел. Кажется, женщина.

— Женщина? Ты уверен, что женщина? — Дехайнва с ключом в руках призадумалась.

— Сначала она была как женщина, потом как летучая мышь. Комната — как пещера с летучими мышами.

— Наверно, мать. И родственники. Конечно. О господи, как я устала!

Она отперла дверь, и из темноты возникла фигура. Черная шаль соскользнула с плеч, на голове белел огромный тюрбан. Саго упал и ударился головой о перила. Все погрузилось во тьму, но через мгновение из преисподней донеслись голоса...

— Так вот что люди делают в Лагосе... Прилично ли девушке быть в такое время не дома?

— Ах, мама... это ты, тетя?.. Простите. Вы долго ждали?

— Что с этим мужчиной? — спросила она, потому что Саго кричал:

— Не подпускай их, не подпускай их!

К счастью, прежде чем до него дотронулись, он обмяк и впал в забытье.

— Не иначе, пьян, — в голосе матери слышалось отвращение. — Пьян, а ты его привела домой. Ты считаешь, что можно довериться пьяному?

В другое время Дехайнва бы растерялась. Как они попали в квартиру? Конечно, слуга. Они знают, где он живет. Однажды мать приезжала к ней поздно ночью. Дехайнва стала соображать. Что-то срочное? Кто-то умер? Дед был давно в больнице. Нет, дед ни при чем. И тогда, и теперь причина иная.

— Что случилось, мама?

Первым делом мать заперла на ключ дверь в спальню, куда водворили Саго, затем уселась в кресло и потребовала чаю. Она никогда не приезжала одна; видимо, она понимала, что пришла пора перемен и решений, и не могла обойтись без теткина авторитета. Моральную поддержку ей обычно оказывала находившаяся под рукой тетка или двоюродная сестра, такая, что сидела бы в углу и припевала:

— Для твоего же блага, послушай, девочка, мать заботится лишь о твоем благе. Нас-то некому было учить — подумай, как тебе посчастливилось!

Чай вскипел, и тетка потребовала бутерброд с сардинками,

— Я не успела поесть. Разве захочешь есть, когда дело касается моих дорогих детей? Заботы твоей матери — мои заботы. Я вас обоих считаю своими детьми. Если нет сардин, может, есть мясо?..