Джулиан Барнс - Дикобраз

– Я привел здесь не свои свидетельства, – продолжал Петканов. – Это говорят другие, те, кто вправе судить беспристрастно.

Когда много лет назад я уже был перед судом, буржуазно-фашистским судом в Вельпене, меня, как и сейчас, обвинили в вымышленных преступлениях. Вы, господин профессор и прокурор, в начале этого… шоу напомнили, что преступление, в котором меня, шестнадцатилетнего члена Союза коммунистической молодежи, в те времена обвиняли, состояло в порче чужого имущества и тому подобном. Но ведь все знали, что главное преступление, которое я совершил, заключалось в том, что я был социалистом и коммунистом, заключалось в моем стремлении облегчить участь рабочих и крестьян моей страны, сделать так, чтобы их доля оказалась счастливой. Все знали это: буржуазно-помещичья полиция, прокурор, судьи, я сам и мои товарищи. И все знали, что за это я и был приговорен.

То же самое повторяется и сейчас. Каждый присутствующий на этом суде и каждый, наблюдающий это шоу по телевидению, отлично знает, что обвинения против меня – просто ловкая фальсификация. Я стоял у штурвала этой страны тридцать три года, я был коммунистом, я посвятил всю жизнь народу, и потому я преступник в представлении людей, которые совсем недавно давали те обещания и присягали тем идеалам, которым они сейчас изменили. Но на самом деле, и это знают все, меня обвиняют в том, что я остался социалистом и коммунистом, что я горжусь тем, что я социалист и коммунист. Так давайте не будем ходить вокруг да около, бывшие мои товарищи. Я признаю себя виновным в том, за что меня действительно судят. А теперь выносите свой приговор, он у вас давно готов.

Яростно сверкнув глазами на своих обвинителей, Стойо Петканов решительно опустился на место. Председатель взглянул на часы. Один час и семь минут.

Судебное следствие кончилось к концу февраля. Солнечные лучи все чаще прорывались сквозь смог. Бабка-веснянка вот-вот пожалует. Всем известно, как капризна эта старушка, но когда она улыбнется, жди хорошей погоды.

Петр Солинский купил две мартеницы : кисточки шерсти наполовину красные, наполовину белые; красный и белый – лучшее средство против сглаза, красный и белый цвета приносят удачу и здоровье. Но Мария в этом году не захотела, как обычно, приколоть их.

– Мы же в прошлом году прикалывали. Мы их каждый год прикалывали.

– В прошлом году я любила тебя. И уважала.

Петр позвонил, вызвал такси. Ну что ж, пусть будет так.

В конце концов среди новых свобод и у него теперь есть свобода не выражать фальшивую признательность за то, что дочь выдающегося антифашиста соблаговолила стать его женой. Это она должна быть ему благодарной, а не фыркать с презрением: «Телевизионный юрист». Даже если суд не сочтет нужным добавить к обвинительному акту убийство, он отлично поработал, очень хорошо. Это каждый скажет. Его coup de théâtre [4]решительно изменил настроение общества. Карикатуристы изображали его в виде святого Георгия, поражающего дракона. Юридический факультет дал обед в его честь. Ему улыбались теперь женщины, даже незнакомые. И единственными его критиками оставались жена Мария, издатели «Правды» да еще анонимный автор открытки, доставленной ему позавчера. На открытке было изображено здание бывшего комитета компартии в Сливене, короткий текст: ДАЕШЬ РАСПРАВУ ВМЕСТО ПРАВОСУДИЯ.

Он попросил таксиста отвезти его к Северным холмам.

– Ну что, прощаемся, начальник?

– Прощаемся. – Неужели по его лицу видно, что он снова только что ссорился с Марией?

– С Алешей. Говорят, его собираются убирать. Как вы думаете, это правильно?

– Товарищ начальник. – Таксист и не думал скрывать иронию, он лишь слегка повернулся к пассажиру, и Солинский увидел его жилистую шею, засаленную кепчонку да прилипший к губам окурок. – Товарищ начальник, раз теперь у нас свобода и можно говорить все, что думаешь, позвольте мне сообщить вам, что мне начхать и на тех, и на этих.

Машина остановилась. Таксист подождет его. Он прошел через городской сквер и стал подниматься по гранитным ступеням. Недолго уже осталось Алеше призывать своим сверкающим штыком светлое будущее; и бравым пулеметчикам вокруг пьедестала тоже уже недолго держать оборону и готовиться к атаке с любой стороны. А потом? Поставят что-нибудь другое на место Алеши, или эпоха монументов миновала?

Солинский глянул вниз на обнаженные ветви лип и каштанов, тополей и орешника. К западу высилась вершина Рыкоши, там была исполнена когда-то патетическая рапсодия юного Петканова (если он просто не придумал все это). К югу лежал город, покрытый смогом, охраняемый жилыми бастионами. «Дружба-1», «Дружба-2», «Дружба-3», «Дружба-4»… Пожалуй, в самом деле надо бы подыскать новое жилье, как предлагает Мария. Можно поговорить об этом с заместителем министра жилищного строительства, они оба старые члены Партии зеленых. Из того, что ему придется жить одному, вовсе не следует, что он переберется в какую-то дыру. Комнат шесть, может быть? Генеральный прокурор должен время от времени принимать высокопоставленных зарубежных гостей. И потом, не вечно же он будет разведенным холостяком…