Ада Самарка - Дьявольский рай. Почти невинна

– Физически да.

– Но при этом занимаешься уголовно наказуемым сексом с невероятно счастливым мальчиком. Получается?

Я встрепенулась. Неужто все так ясно написано на моем лице?

– Разумеется, получается! А разве что-то может у меня не получаться?

– Ну, львенок, молодец. Наконец-то ты нашла себя! Я знал, что со временем ты изменишься. Люди с такими данными, как ты, не могут иметь пуританскую мораль. Это против их природы. Я искренне рад, что ты сделала свой естественный выбор. Если честно, то мне думалось, что это произойдет немного позже, но нет… молодец… – «И оттрахать тебя теперь будет куда проще», – закончил монолог его пристальный взгляд.

– Но сексом как таковым мы, к твоему сведению, не занимаемся, – торжествующе выдала я.

– То есть сношение через влагалище?

Я нерешительно кивнула.

– Это еще ничего не значит, моя дорогая, ведь есть еще и попка.

– Да, – сказала я, не зная, как тут врать дальше. Такое чувство испытываешь, будучи вызванной к доске на уроке алгебры, где перед тобой лихо намалеван какой-то головоломчатый пример, который нужно решить, и ты стоишь там, в солнечном классе, смотришь на доску и совершенно не знаешь, с какого бока начать.

– А с подружкой балуетесь?

– Да, конечно. Однажды за час она порадовала меня где-то раз пятнадцать…

Что я несу?!

– Ну… – такие шкодливые глазки, – это просто замечательно. А твой парень, что вы с ним пробовали?

– Все !

Альхен криво улыбнулся:

– Все не может быть. Это я перепробовал все, а ты… если еще к тому же так отчаянно пытаешься убедить меня в своей девственности…

– Почти все, – перебила я, – кроме этого , скотоложества, садо-мазо и онанизма в ванне, наполненной шампанским, ну и, быть может, еще чего-то, о существовании чего я просто не догадываюсь.

– Ну, относительно садо-мазо я тебе скажу, что существует такое количество замечательных вещей, которые можно отнести к этой категории…

– Я не люблю, когда мне делают больно.

– Ну, предположим… А попочка?

– Мне не понравилось. Я уже говорила.

– И ротик?

– Да! – Уж этим-то я овладела страшными зимними вечерами с трескучим морозом и ревущим унитазом в качестве свидетелей в самом чистейшем совершенстве!

– И горлышко?

Старый развратник. Что он имеет в виду?

– Ну да, конечно.

– Ух ты… меня угостишь как-нибудь.

Я чуть не спасовала от этого хищного шепота. Дело принимает критический оборот.

– Да иди ты к черту…

– Нет уж, я лучше в какое-нибудь другое место пойду… – отвернулся на миг, потом снова иронично смотрит из-за плеча:

– А ты себя часто ласкаешь?

– Спрашиваешь… иметь такое тело и не пользоваться им себе же во благо…

На этом наш разговор был прерван папашиной белой панамкой, замаячившей под перилами. Я шустро запрыгнула обратно на бетонную стенку и взяла Танькины карты. Альхен, тем временем, быстренько заснул, накрывшись книжкой.

Папаша махнул мне и показал на море. Я поморщилась и замотала головой. Он ушел обратно на гальку.

– А как ты себя ласкаешь? – проснулся Альхен.

– По-нормальному, – буркнула я, с опаской поглядывая на Таньку. Наша беседа, казалось, ее ни капли не трогала. Какое-то брезгливо-неприязненное чувство вспыхнуло во мне на миг. Хотела бы я знать, ЧТО они с ней делают.

– Знаешь, рекомендуется ласкать не только влагалище, но и анус, до выделения секрета.

– Что? – нахмурилась я, вспоминая, что такое анус.

– То, что слышала. Попробуй, очень рекомендую. Не просто приятно, но и очень полезно.

– Сам пробуй… – хмыкнула я.

На его лице опять появилась эта тонкая улыбочка, больше напоминающая оскал:

– Пробую, пробую…

Я сдержанно улыбнулась и вообще перестала что-либо понимать.

– А как ты относишься к умыванию спермой? – осторожно спросила я, вспоминая, как в свое время получила такую вот теплую кляксу прямо между глаз.

– Ну… – оценивающий взгляд, – тебе это еще рановато. Это лет через 20–30, может быть, и хорошо. А пока тебе больше подходят женские выделения. Ты втираешь их в лицо, в шею, в грудь, и твое тело становится еще более совершенным. Это удивительно…

– Знаю.

Карты… карты… походила зачем-то двумя тузами. Танька тут же выложила ворох шестерок.

– А жалко, что в девяносто третьем у нас последнее свидание накрылось, – в полубреду сказала я, принимая в свой картежный веер кучку разрисованных карандашом троек.

Альхен тут же обернулся, так что оказался прямо напротив меня. Эта тема его явно задела.