Александр Кабаков - Дом моделей

– Убрать, значит, – смеялся Хозяин. – Убрать...

Генерал в белье на этом слове вскочил, кинулся и схватил за шиворот длиннолицего. Упали на стол и разлетелись очки...

– Конвой! – заорал генерал. – Конвой!!!

Раздался грохот сапог, вошел и встал позади длиннолицего конвой. Владимир во второй раз за этот чертов вечер едва не отпал: конвой представлял собой одетых в стоящие колом волосатые шинели подполковника, стильного фраера и Надьку. Став, они с лязгом перевели в положение «к ноге» допотопные карабины с примкнутыми штыками. Конвой как конвой, если не считать, что на голове у подполковника была ондатровая ушанка, у стиляги – зеленая фетровая шляпа, а у каменной девушки – веночек каменных ромашек.

– Конвой! – скомандовал злобный генерал. – Привести приговор в исполнение!

Все засуетились, отодвигая от дальней стены телевизор и кресло и с трудом открывая имевшуюся там торцевую дверь. Как открывается дверь, знал только тот, что сидел в бурке, он и открыл. Владимир ожидал увидеть за дверью маневровый тепловозик, но ничего подобного там не оказалось. За дверью была степь, густо запахло оттуда полынью, влетел горячий ветер, верблюжий крик донесся откуда-то издали, и огонек замигал, запрыгал где-то в степной ночи. А над степью, в черно-фиолетовом небе, горели граненые звезды, лишь кое-где перекрываемые тенями невидимых облаков.

– По начальнику снабжения Салона, верному другу и отзывчивому товарищу, душе любой компании, автору песни «Мясоедовская», участнику боевых действий под Вологдой и Челябинском, товарищу Петрову Петру Петровичу – огонь! – скомандовал генерал.

Конвой, стоя рядом с диваном, дернул залп поверх голов сидящих за столом. Длиннолицый тут же рухнул в дверной проем, и какой-то кабель, которым он, оказывается, был привязан к своему стулу, со звоном лопнул. Сразу же после этого возле дивана, на месте доблестного конвоя оказались уже знакомые Владимиру кучка камней, стильный галстук и фуражка. Щетинистый в чесуче вооружился совком и веником, аккуратно смел мусор и выкинул его следом за огромной потерей в степь. После чего дверь закрыли и налили по одной, чтобы согреться.

– Так-так, – сказал Хозяин Салона, вновь отставляя остывший чай и принимая из рук официанта в пенсне горячий. – Что вы нам скажете, товарищ Бойко? Салон ждет. Салон нельзя обманывать. Можно одного человека обмануть, можно двух человек обмануть, можно трех человек обмануть...

Тут позади Володи послышалось движение, и откуда-то, видимо, из коридора вагона, появился расстрелянный. Он осторожно пробрался к своему месту, таща следом кабель, сел, пошебуршился, подключаясь где-то под столом, и наконец успокоился, обратив лицо с извиняющимся выражением к Хозяину. Генерал в гейше немедленно собрал со стола осколки очков и стал их вклеивать в оправу, смачивая слюной. Хозяин же Салона недовольно кашлянул, закурил и закончил мысль:

– Но нельзя обмануть весь Салон. Так я считаю, товарищ Петров?

– Я думаю, – важно кивнул длиннолицый, – именно так, товарищ Хозяин Салона.

В том, что он назвал Хозяина не воинским званием, а должностью, чувствовались и смелость, и некоторая товарищеская прямота.

– Ну, – повторил Хозяин, – мы ждем, товарищ Бойко...

Однако помеха нашлась и на этот раз – теперь в лице до сей минуты скромно сидевшего на диване человека. Он встал и вышел к середине стола, оказавшись весьма вальяжным господином – большого роста, в шикарном просторном светло-сером костюме, с русой широкой бородой и небрежно спутанными надо лбом кудрями. В правой руке его чудесным дымом исходила трубка, на левой сверкал перстень с черным камнем. Хозяин замолчал и посмотрел на господина не без интереса.

– Со времен «Слова о полку Игореве», – сказал господин, – отечественная культура решает вопрос: кто же такие эти вроде бы серые, вроде бы незаметные сержанты Бойко, капитаны Тушины, все эти африканычи, простые русские крестьяне, соль и смысл нашей земли. Кто они? Страдающие неосознанно, по крестьянскому своему, православному, вековому, истинно российскому обычаю? Или, может, сознательно дающие всему остальному миру, – тут он вдруг перегнулся через стол и ткнул трубкой в ничего не подозревавшего папу в тренировочном костюме, едва при этом не заехав в физиономию и дочке, – всему миру и вам, вам, вам, уважаемый, – завизжал он, причем папа вздрогнул и откинулся, еще сильнее отвесив нижнюю губу, – вам дающие пример, образец нравственной жизни, честной жизни, в гармонии с природой, с историей, с родным языком, с самим собой, с нами, с вами, – он снова ткнул в очумевшего папашу и вдруг, глянув в сторону зачарованно слушавшего Хозяина, закончил выкриком, – с нашим Салоном, во главе с виднейшим деятелем современной культуры, лучшим и талантливейшим поэтом нашей эпохи генералиссимусом товарищем Семеновым!