Александр Трапезников - Похождения проклятых

И непонятно: шутила она сейчас или вещала то, что видела своим внутренним зрением…

Одна Светлана Ажисантова проживала неподалеку от Речного вокзала, но это оказалась маленькая девочка лет семи. Другая обитала на краю Москвы, в районе Конькова. Здесь нам встретилась совсем древняя старуха, к тому же глухонемая. Толку от нее было чуть, напрасно ездили. А третья Ажисантова, прописанная на улице Красной Сосны, вроде бы подходила по возрасту, но… скончалась три дня назад. Ее переехал грузовой автомобиль, так нам объяснили соседи. Кремация уже состоялась. Родителей у нее не было, родственников тоже. Жила одиноко, но весело. Чем занималась — неизвестно. Наверное, проституцией. Сейчас все шалавы.

— Поглядите, это не она? — спросил Алексей, доставая фотографию.

— Вроде, она, — ответили ему. — И вторую, худосочную, здесь видели. Эта как раз и занималась кремацией. Видно, тоже панельная, на пару работали.

Мы отошли и сели на лавочку, чтобы поразмыслить.

— Итак, — произнес я, — поиски зашли в тупик. Свидетели исчезают, как привидения. Свету Ажисантову убрали по классической схеме с грузовиком, это ясно. Но как удалось избежать той же участи Ольге Ухтомской? Да еще кремировать подругу?

— А может, после кремации ее и сцапали? — предположила Маша.

— Все может быть, — согласился Алексей. — Но сердце мне подсказывает, что она жива и где-то сама прячется. Где только?

— Ой! — воскликнула вдруг Маша, словно увидела ядовитую змею. Впрочем, так оно и оказалось на самом деле. К лавочке по траве ползла какая-то болотная гадюка. Или ужик, но тоже с некими подлыми намерениями. Я ткнул в змею посохом Василия Пантелеевича, и она зашуршала прочь.

— Привет из Кефалонии, — сказал я. — Змеи, Маша, тебя любят, чувствуют что-то родное, блестяще-гремучее, цианидастое. Неудивительно, что это именно ты поднесешь мне чашу с цикутой, как Сократу, холодным зимним вечером 2034 года.

— Размечтался! — усмехнулась она. — Не верь Насте, она сама мне признавалась, что все врет и выдумывает, просто иногда случайно попадает в цель. Процент вероятности таких попаданий у всех людей практически одинаков. Другое дело — суметь создать ажиотаж вокруг этого. На Вангу работало все болгарское КГБ. У Кашпировского и Чумака целый полк рекламщиков. А доктор Грабовский…

— Вот к доктору Грабовскому мы сейчас и едем, — сказал Алексей, взглянув на часы. — Яков нас ждет.

И мы отправились в некий Культурно-театральный центр имени Мейерхольда. Именно там современный кудесник и чародей давал сеанс магии.

— А чего мы вдруг в это болото тащимся? — спросила Маша, пока мы добирались на перекладных. — Ты же противник всех этих оккультных сборищ?

— Потому и надо взглянуть своими глазами, — ответил Алексей серьезно, насколько облукавились люди, как сильно подпали под власть сатанинских хитростей и ложных знамений. Печать с тремя шестерками на документы они уже приняли, скоро лоб или руку проштампуют; мировое правительство почти создали; истинное учение Христа повсеместно в забвении, вместо него — толерантность и глобализм; Отцы Церкви развратились миром; у простого народа — рана в голове от телевидения и массовой культуры, ум и воля парализованы; болезни, мор и войны не за горами, уже надвигаются. Все по Апокалипсису. Зверь из бездны готовится к прыжку. Тайна беззакония в действии. Скоро антихрист начнет творить еще большие чудеса, воскрешать мертвых. А доктор Грабовский — его маленький служка. Бесенок из преисподней.

Огромный плакат с этим бесенком висел прямо над главным входом в Культурно-театральный центр. Под ним нас и ждал Яков с букетом чайных роз. Как когда-то я — Машу возле ЗАГСа. Цветы предназначались именно ей.

— Спасибо, — недовольно сказала она, не зная, куда деть врученный ей букет.

— Выбросите в урну, — посоветовал Яков. — У вас это должно хорошо получиться.

— Да уж оставлю, — ответила Маша. — Кого еще ждем?

— Больше никого. Папа уже там, в первых рядах. У нас хорошие места, у самой сцены. Здесь сейчас собрались все сливки общества. Даже, говорят, три члена правительства, инкогнито.

— Им самим пора воскрешать мертвых, а уж представления они умеют устраивать не хуже Грабовского, — заметил я. — Те еще чародеи.

В большом круглом зале сцена находилась посередине, ряды поднимались в несколько ярусов, как в цирке. Были еще отдельные ложи вдоль стен. Мы заняли места около подиума. Народу набралось сотен шесть, не меньше. В помещении ярко горели люстры, громко звучала музыка Скрябина, кажется, его Девятая симфония, которую еще называют космической мистерией разрушения и гибели. Владимир Ильич, сидя рядом с нами, отбивал такт своими разномастными башмаками.