Александр Трапезников - Похождения проклятых

Малыш не убежал, а как-то важно, степенно и торжественно отошел от нас, словно отплыл в сторону, к своей песочнице. Как маленький корабль, снабженный новым парусом и подхваченный свежим ветром. Мамы закурили очередные сигареты, продолжая трещать. А мы, не сговариваясь, встали со скамейки и пошли прочь. Крест теперь покоился во внутреннем кармане у Алексея.

— Ну что скажете? — произнес я. — Думаю, из-за этого сокровища тетушку и укокошили. Тут одних бриллиантов на полтора миллиона у.е. Не только племянница, родной сын зарежет. Как дважды два пять.

— Какой же ты, Саша, меркантильный и циничный, — вздохнула Маша. — Правильно, что я тебя бросила.

— Это еще надо поглядеть, кто кого бросил, — заспорил тут же я. — Когда я стоял возле ЗАГСа и ждал тебя, то только потому, что хотел тебе сообщить, что между нами все кончено. Я даже там записку оставил, под камнем.

— Все ложь, — парировала Маша. — А кто мне потом названивал целыми сутками?

— Это не я. Я в это время загорал в Ялте и развлекался с незалежными дивчинами.

— Прекратите, — урезонил нас Алексей. — Давайте серьезно. Я знаю, откуда этот крест.

— Говори, — произнесли мы вместе с Машей.

— Судя по всем описаниям, он из усыпальницы Даниила Московского. Он исчез вместе со святыми мощами, насколько я теперь понимаю. Иначе и быть не могло, ведь крест покоился на груди князя. К нему он перешел от Александра Невского, а тот принял его от своего отца, Ярослава. Сам же крест был прислан из Византии в дар еще Владимиру Мономаху и принадлежал его старшей сестре Анне, постриженной после в Киевском Андреевском монастыре в монахини.

Я ведь сам из Киева и знаю историю этой реликвии. Анна заповедала крест сыну Мономаха Мстиславу. Потом его обладателем был Юрий Долгорукий. И так — по цепочке. Когда Андрей Боголюбский уходил из Киева на княжение в Суздаль, с ним был этот царственный византийский крест — символ самодержной власти. Не потому ли он и был провозглашен великим князем, а Суздальская земля и Владимир стали центрами Святой Руси? И не потому ли он был позже убит тайными хазарянами Кучковичами? Не только чтобы ликвидировать могущественного православного государя, но и поживиться. Такую цель исключать нельзя. Ведь одно другому у выкрестов не помеха. Но они просчитались. Андрей Боголюбский, видимо, предчувствуя свою гибель, передал крест младшему брату Всеволоду.

— Это который Большое Гнездо? — спросила Маша, желая блеснуть своей эрудицией и показать, что не напрасно два года ходила на мои лекции по истории в колледже. Лучше бы ходила в какое-нибудь другое место, хоть на дискотеку, чтобы не попадалась мне на глаза и не разбивала сердце.

— Тот самый, — кивнул Алексей. — Всеволод казнил всех главных злодеев, убийц брата. Кучковичей велел зашить в короб и бросить в воду. Их тела, по преданию, и поныне плавают в том озере, а воду из него пить нельзя, сероводородом пропиталась. В конце концов, крест стал достоянием не только князя Даниила, но и всего Московского царства. Об этой реликвии известно меньше, чем, скажем, о державном скипетре или шапке Мономаха. Но это вовсе не умаляет его чудотворных достоинств.

— И ценности, — добавил я, продолжая гнуть свою линию. — Ведь охотятся явно за этим крестом. Для тех, кто убил тетушку, для этих новых Кучковичей, реликвия, скорее всего, не представляет никакого интереса. Им бы выковырять стамеской камешки, а золото отдать в переплавку.

— Как знать, как знать, — задумчиво повторил Алексей. — Может быть, тут сошлись совершенно разные и противоположные интересы. Но теперь совершенно ясно, что эти две женщины-паломницы из Оптиной пустыни имели какое-то непосредственное отношение к святым мощам Даниила Московского.

— Сундучок! — воскликнула вдруг Маша. — Почему они его так бережно охраняли? А у меня его даже Лев Толстой требовал. Это вам ни о чем не говорит?

— Говорит, — согласился Алексей. — Я и сам о том думал. Возможно, именно они были последними хранителями останков святого князя. Но тогда нам просто необходимо разыскать эту Ухтомскую О. Д.

— О. Д., — повторил я. — Звучит как Орлеанская дева.

И тут вдруг мне показалось, что в толпе, на другой стороне улицы, мелькнул высокий старик с длинной бородой и в черной шляпе.

Мелькнул — и тотчас исчез. Я поглядел на Алексея.

— Я тоже видел, — шепотом произнес он.

…В глубокой тревоге и задумчивости ехал великий державный князь Иоанн III Васильевич в окрестностях Москвы; миновал уже со своею свитою небольшое сельцо Даниловское, где за двести лет пришел в тихое запустение древний монастырь — та обитель, воздвигнутая его святым предком. И сама могила благоверного князя Даниила была уже в полном небрежении, без ограды, одна лишь плита каменная. А думы Иоанна III терзали тяжкие, он и не заметил, как отстал от великокняжеской свиты отрок Силуан Новоторжский, сокольничий его. Душевные сомнения и смятение вызвало то, что накануне он принимал ханских послов из Большой Орды, коим девять лет не платил дани, а теперь взял от них басму, бросил в гневе на землю и растоптал ногами. Велел всех послов умертвить, кроме одного, которого отправил назад к хану Ахмету, дабы сказал тому, что и с ним также поступит, как с его басмою, ежели не оставит в покое русские земли! Да и то сказать, что били ордынцев еще сто лет назад, на Куликовом поле…