Хлоя Бенджамин - Бессмертники

— Я берегу память о ней! — бушевал Радж. — А ты для этого сделал хоть что-нибудь?

С тех пор они больше не разговаривали, причём не только по вине Раджа. Дэниэл мог бы первым пойти на сближение — и до той размолвки, и даже после. Но рядом с Раджем и Руби ему всегда неуютно. В раннем детстве Руби была вылитый Радж, но, когда подросла, в ней проступили черты матери: те же ямочки на пухлых щеках, та же улыбка Чеширского Кота, те же каштановые кудри до пояса — только Руби, в отличие от матери, не красила их в рыжий цвет.

Временами, когда Руби бывала не в духе, Дэниэла посещало причудливое дежавю. Руби превращалась в голографию Клары, и Клара смотрела на него с укором. Он был с ней недостаточно близок, не знал, как серьёзно она больна. Это он потащил их тогда к гадалке — что повлияло на всех, но на Клару, пожалуй, больше остальных. Он как сейчас помнит её лицо в переулке, когда они вышли оттуда: распухший нос, на щеках слёзы, взгляд беспокойный и в то же время пустой, незрячий.

Дэниэл знает только домашний телефон Раджа. Сейчас они на гастролях, поэтому он жмёт на ссылку «Контакты». Там указаны адреса менеджера и рекламных агентов, а внизу кнопка: «НАПИШИ ЧАПАЛАМ!» Проверяют ли они почту, неизвестно — судя по всему, это ящик для фанатов, — и всё-таки Дэниэл решает рискнуть.

Радж!

Это Дэниэл Голд. Давненько мы не общались, вот и решил написать. Узнал, что вы скоро приезжаете в Нью-Йорк. Какие планы на День благодарения? Будем рады вас принять. Жаль так подолгу не видеть родных. Всего наилучшего,

Д.Г.

Перечитав письмо, Дэниэл волнуется: не слишком ли сухо? Добавляет: «Дорогой Радж», но туг же стирает (Радж ему не дорог, и оба не терпят фальши — этим, пожалуй, их сходство исчерпывается). Вместо «Какие планы» пишет: «У вас уже есть планы?..» Заменяет «будем рады» на «будем счастливы». Последнюю строчку удаляет — можно ли считать их родными? — но потом возвращает обратно. Всё-таки родные. И жмёт «Отправить».

Он думал, что наутро проснётся в полседьмого, — хоть на службу уже не надо, к сорока восьми годам он сделался предсказуем, — но, когда звонит мобильник, солнце уже высоко. Дэниэл косится на часы, трясет головой, снова смотрит на циферблат: одиннадцать. Пошарив на столе, находит очки и телефон-раскладушку; надев очки, раскрывает телефон: Радж?

— Алло!

В трубке помехи.

— Дэниэл, — слышен незнакомый голос, — это… ди…

— Простите, — отвечает Дэниэл, — связь прерывается. Повторите, пожалуйста.

— Это… ди… здесь, в… гор… службы…

— Ди?

–.. ди, — настойчиво повторяет голос. — Эдди О… хью…

— Эдди О’Донохью? — Даже в искажённом виде имя отзывается в памяти. Дэниэл садится в постели, подсунув под спину подушку.

— Да… лиции… мы ветре… циско… вашей… стры… ФБР…

Эдди О’Донохью — агент ФБР, который расследовал смерть Клары. Он был на её похоронах в Сан-Франциско, а потом Дэниэл случайно встретил его в пабе на Джири-стрит. На следующий день Дэниэл проснулся с больной головой и недоумевал, как его угораздило столько разболтать Эдди, — хорошо, если тот спьяну всё забыл.

— … Съеду на обочину, — говорит Эдди, и вдруг его голос становится чётким. — Ну вот. Матерь божья, ну и связь здесь, просто дерьмовая! Как вы только терпите?

— У нас есть домашний телефон, — отвечает Дэниэл. — Он куда надёжней.

— Вот что, времени у меня в обрез, стою на обочине шоссе, но когда вам удобно? В четыре? В пять? Где-нибудь в центре? У меня для вас новости.

Дэниэл моргает. И это утро, и звонок — всё кажется бредом.

— Хорошо, — говорит он. — Встретимся в «Хоффман-Хаусе». В полпятого.

Лишь отключившись, Дэниэл замечает в дверях спальни широкую тень. Герти.

— Господи, ма! — Дэниэл натягивает одеяло до подбородка. Рядом с Герти он до сих пор чувствует себя двенадцатилетним мальчишкой. — Только сейчас тебя увидел.

— С кем это ты говорил? — Герти с седой бетховенской шевелюрой, в розовом стёганом халате, старом-престаром, Дэниэл давно потерял счёт годам.

— Да так, — отвечает Дэниэл, — с Майрой.

— Никакая это не Майра! Я же не дурочка!

— Нет. — Дэниэл встаёт с постели, натягивает спортивный свитер с эмблемой Бингемтонского университета, надевает тёплые тапки из овчины. И, подойдя к дверям, целует мать в щёку. — Зато любопытная. Ты уже позавтракала?

— А как по-твоему? Позавтракала, конечно. Уже почти полдень, а ты отсыпаешься, как школьник.

— Меня отстранили.

— Знаю, Майра уже рассказала.