Хлоя Бенджамин - Бессмертники

Индусы с шестого этажа говорили, что она ришика , пророчица. Варя завернула в фольгу кусочек кугеля [6] Кугель — блюдо традиционной еврейской кухни, вид запеканки (на идише означает «круглый»). , что испекла Герти, и принесла Руби Сингх, своей соседке и однокласснице по школе номер 42, в обмен на тарелку тушёной курятины с маслом и специями. Они ели на пожарной лестнице, свесив голые ноги и глядя, как заходит солнце.

Руби знала про гадалку.

— Два года назад, — рассказывала она, — когда мне было одиннадцать, заболела бабушка. Врач сказал, сердце. И жить ей осталось месяца три, не больше. А другой врач говорит: сил у неё пока много, поправится, пару лет ещё протянет.

Внизу просвистело по Ривингтон-стрит такси. Руби, обернувшись, покосилась на пролив Ист-Ривер, бурозелёный от ила и нечистот.

— Индус умирает дома, — продолжала она, — в кругу семьи. Даже папины родные из Индии рвались сюда, но что бы мы им сказали — поживите у нас пару лет? А потом папа услыхал о ришике. Пошёл к ней, и она назвала дату — день, когда дади [7] Так называют в Индии бабушку по отцовской линии. должна умереть. Мы поставили кровать дади в гостиной, изголовьем на восток.

Зажгли лампу и бодрствовали у её постели — молились, пели гимны. Папины братья прилетели из Чандигарха. Я сидела на полу с двоюродными братьями-сёстрами. Было нас человек двадцать, а может, и больше. Когда дади умерла шестнадцатого мая, как предсказала ришика, все мы плакали от облегчения.

— И не злились?

— А на что злиться?

— Что она не спасла бабушку, — объяснила Варя, — не вылечила.

— Зато дала нам возможность проститься, а это бесценно. — Руби доела последний кусочек кугеля, свернула пополам фольгу. — Да и не смогла бы она вылечить дади. Она, ришика , знает будущее, но изменить не в силах. Она же не Бог.

— Где она сейчас? — спросила Варя. — Дэниэл слышал, она снимает квартиру на Эстер-стрит, но номера он не знает.

— И я не знаю. Она нигде подолгу не задерживается. Так безопаснее.

В квартире у Сингхов что-то упало и разбилось, кто-то закричал на хинди.

Руби вскочила, стряхнула с юбки крошки.

— То есть как — безопаснее? — спросила, тоже вставая, Варя.

— Таких, как она, всегда кто-нибудь да преследует, — объяснила Руби. — Мало ли что ей известно.

— Рубина! — позвала миссис Сингх.

— Мне пора. — Руби влезла в окно и закрыла его за собой, а Варя спустилась по пожарной лестнице на четвёртый этаж.

Варя удивилась: о гадалке идёт такая слава, но при этом знают о ней не все. Когда она спросила о пророчице у продавцов в лавке Каца, с вытатуированными на руках номерами, те уставились на неё в ужасе.

— Мелюзга, — сказал один, — вам зачем в это ввязываться? — Голос у него был резкий, будто Варя его оскорбила. Взволнованная Варя ушла, забрав свой бутерброд, и больше разговоров о гадалке ни с кем не заводила.

В конце концов те же ребята, чей разговор подслушал Дэниэл, дали ему адрес. Не прошло и недели, как он наткнулся на них на пешеходной стороне Вильямсбургского моста — те, свесившись через перила, попыхивали косячками. Они были старше, лет по четырнадцать, и Дэниэл заставил себя признаться, что подслушивал, а потом спросил, знают ли они ещё что-нибудь.

Ребята, похоже, были не в обиде. Номер дома, где, по слухам, жила гадалка, они назвали охотно, но как к ней попасть, не знали. Кажется, к ней нельзя с пустыми руками, следует что-то принести в дар. Одни говорят, деньги, другие — что денег у неё и так полно, надо выдумать что-нибудь этакое. Один мальчишка подобрал на обочине раздавленную белку — подцепил щипцами, положил в пакет, завязал и принёс. Но Варя возмутилась — мол, никому такая пакость не нужна, даже гадалке, — и они сложили в матерчатую сумку все свои сбережения в надежде, что им хватит.

Когда Клары не было дома, Варя достала из-под её кровати «Книгу гаданий» и залезла к себе на верхний ярус. И, лёжа на животе, повторяла вслух слова: гаруспиция (гадание по внутренностям жертвенных животных), ксероскопия (на растопленном воске), лозоискательство (с помощью прута). В прохладные дни трепещут на сквозняке родословные древа и старые фотографии, пришпиленные к стене возле Вариной кровати. Они помогают Варе постичь прихотливую тайную игру генов — те прячутся, а потом всплывают снова, передаются через поколение. Дэниэл, к примеру, уродился долговязым не в отца, а в дедушку Льва.

Лев прибыл в Нью-Йорк на пароходе с отцом, торговцем тканями, в 1905-м, после того как во время погромов погибла его мать. На острове Эллис их осмотрел врач, потом им задавали вопросы по-английски, а они отвечали, глядя на гигантский кулак железной статуи, равнодушно взиравшей на них со стороны моря, которое они только что пересекли. Отец Льва ремонтировал швейные машины, а Лев работал на швейной фабрике, хозяин которой, немецкий еврей, разрешил ему соблюдать шаббат. Лев дослужился до помощника управляющего, затем — до управляющего. В 1930-м он завёл своё дело — «Швейную мастерскую Голда», обустроившись в полуподвале на Эстер-стрит.