Хлоя Бенджамин - Бессмертники

«Чего вы хотите?» — спросил её Люк, и честный ответ звучал бы так: вернуться в прошлое. Себе тринадцатилетней она велела бы не ходить к гадалке. Двадцатипятилетней — разыскать Саймона, простить его. Присматривать за Кларой, зарегистрироваться на еврейском сайте знакомств, не дать акушерке забрать ребёнка. Сказала бы себе, что умрёт, умрёт, все они умрут. Велела бы себе запомнить аромат Клариных волос, тепло объятий Дэниэла, пальцы Саймона, короткие и толстые. Боже, какие были у них руки — быстрые, как колибри, у Клары, изящные, беспокойные у Дэниэла. Она сказала бы себе, что на самом деле жаждет не бессмертия, а избавления от тревоги.

«А вдруг я изменюсь?» — спросила она много лет назад у гадалки в надежде, что ответ поможет ей избежать горя и неудач. «Обычно люди не меняются», — ответила ей та.

Семь вечера, небо неоновое, сияющее. Варя устраивается поудобнее в кресле. Возможно, в колледже она выбрала естественные науки за их логичность — слишком далеко отстояли они от гадалки с Эстер-стрит и её пророчеств. И всё-таки была в её вере в науку и доля бунтарства. Варя боялась, что будущее предопределено, и в то же время надеялась, всей душой надеялась, что еще не поздно ждать сюрпризов от жизни, а заодно и от себя самой. Хотела верить, как Клара, что мир шире наших представлений о нём.

Теперь она вспоминает, что сказала ей Майра после похорон Дэниэла. Они присели под деревом; сыпал мелкий снежок, и все понемногу расходились по машинам. «Мы с Кларой не были знакомы, — сказала Майра, — но я почти понимаю её, самоубийство — вполне логичный поступок. Продолжать жить — вот что нелогично, день за днём куда-то двигаться, будто бы так и надо».

Но Майра выжила. Сделала невозможное. Если кто-то выжил, справился с горем, это всегда кажется невозможным, представляется чудом. Варя думает о своих коллегах — корпят над пробирками и микроскопами, пытаясь воссоздать процессы, уже существующие в природе. Turritopsis dohrnii, медуза величиной с бусинку, умеет в случае угрозы превращаться из взрослой особи в незрелую и обратно. Лягушки зимой промерзают до твёрдого состояния — сердце не бьётся, кровь застывает, — а весной оттаивают и снова скачут. Периодические цикады живут выводками под землёй, питаясь соками корней деревьев. Можно подумать, они мертвы, и, пожалуй, это отчасти правда — неподвижные, молчаливые, затаились под землёй, на полуметровой глубине. И однажды ночью, спустя семнадцать лет, весь выводок выходит на поверхность. Они залезают на соседние растения, с тихим шорохом опускаются на землю их сброшенные шкурки. Тельца их полупрозрачны и мягки. В темноте они поют.

В начале июля Варя едет в «Добрые руки» — раз в неделю она навещает мать. Герти так и сияет: Руби приехала. Для Вари загадка, зачем девушке-студентке каждое лето по собственному почину проводить две недели в доме престарелых, но Руби предложила это ещё первокурсницей и с тех пор ни разу не отступила от своего плана. «Добрые руки» в восьми часах езды от Калифорнийского университета, где Руби осталось учиться год. Каждый раз она налетает пёстрым вихрем — солнечные очки, браслеты, сарафаны, туфли на платформе — и грозного вида белый «рейндж ровер» в придачу. Руби играет с вдовушками в маджонг, читает Герти вслух книги, которые изучает на литературных курсах, а вечером накануне отъезда даёт волшебное представление в столовой. Желающих посмотреть так много, что стульев на всех не хватает, приходится нести из библиотеки. Старушки смотрят затаив дыхание, как дети, а потом выстраиваются в длинную очередь, спеша рассказать, как встречались с братом Гудини или видели, как женщина скользила над Таймс-сквер по верёвке, держась за неё зубами.

— И что же ты собираешься теперь делать? — спрашивает Герти у Вари. — Ты ведь на работу уже не вернёшься?

Герти сидит в кресле с банкой маринованных огурцов на коленях. Руби, лёжа на бабушкиной кровати, играет в телефонную игру под названием «Кровавая Мэри». Дойдя до пятого уровня, она передаёт телефон Варе — та всегда с наслаждением давит шустрый, прыткий помидор, который преграждает путь к сельдерею.

— На работу-то я вернусь, — поправляет Варя, — только уже не в Институт Дрейка.

Матери она сказала, что допустила серьёзную ошибку, нарушив ход эксперимента. Скоро — наверное, когда уедет Руби — она расскажет и о Фриде, и, главное, о Люке. Их с Люком узы были поначалу так хрупки, что Варя боялась сглазить, теперь они хоть немного окрепли, и всё-таки страшно потерять его так же внезапно, как обрела. Они начали переписываться, присылать друг другу открытки, фотографии и прочие мелочи. В мае Люк прислал фотографию, где он со своей новой подружкой, Юко. Юко ему по плечо, с косой чёлкой, кончики волос выкрашены в розовый цвет. На фото она делает вид, будто поднимает Люка, — тот закинул ногу ей на плечо, и оба жмурятся от смеха. Ещё через месяц Люк признаётся, что Юко и есть та его соседка по квартире, что представилась редактором из «Кроникл». «Тогда мы ещё не были влюблены», — спешит он добавить, но сначала он держал это в секрете, боясь, что Варя ее возненавидит.