Александр Торик - Флавиан. Жизнь продолжается

— Ирочка, в одной Книге рекомендовано носить тяготы друг друга и класть душу за «други своя»…

— Ясно! Значит, и убирать последствия этого «Ледового побоища» отправляются все вместе!

— Мама! Это не Ледовое побоище, это была Бородинская битва! — выдал себя Стёпка.

— Вот и отлично! Победители в сражениях обычно и убирают за собой трофеи в нижний ящик комода! Вперёд, гренадёры!

— Ура-а-а! — топот босоногого «войска» покатился на веранду.

— Лёша! Батюшка сейчас звонил, просит через полчасика заехать за ним, кого-то пособоровать и причастить надо. Успеешь выпить кофе на дорогу, чайник и бутерброды уже готовы.

— Спаси Бог, Ирочка! Сейчас, только джинсы «выходные» надену!

— Как твои «бойцы», брат Алексий? — Флавиан поудобнее пристраивал подвижную массу своего тела на узковатом для него сиденье «расфуфендера».

— Слава Богу, отче! Убирают последствия «Бородинской битвы» на веранде, Бяку-Закаляку нарисовали, с острова Мурмяка, заколдованную… В общем, жизнь бурлит! Куда едем?

— В Снопово, к профессорским дачам, помнишь, где в прошлом году мост провалился?

— Помню, конечно! Там сейчас новый стоит, пошире, хотя тоже бревенчатый, трактора тяжёлые быстро разобьют.

— Разобьют, конечно…

— Отче! А к кому мы едем, больной тяжёлый?

— Тяжёлый, Лёша, вдвойне тяжёлый — запущенный рак лёгкого с метастазами, жить осталось месяц-другой, а он — атеист закоренелый, не факт, что вообще собороваться и причащаться захочет. Профессор, лингвист. Его сестра, женщина воцерковлённая, тоже лингвист, очень просила поговорить с ним, вдруг удастся «пробиться» к сердцу. Человек он, по её словам, очень хороший, добрый и бескорыстный, но мозги у него материализмом напрочь забиты, да и гордынька профессорская, сам понимаешь, покаянию не способствует. Посмотрим, Лёша! Что уж Бог даст! Ты ведь знаешь — «аще не призову…»!

— Да, отче! Хоть бы уж призвал его Господь, жалко душу-то человеческую!

— Жалко, Лёша, ещё как жалко!

За разговором мы подъехали к новому сноповскому мосту, переехав по нему мелкую речушку Ржавку (очень точное название, если судить по количеству брошенной в неё гнить бывшей колхозной техники), повернули направо к дачам.

— Вот, кажется этот… Стой, Лёша! Точно — № 8. Вылезаем!

Я выпрыгнул из машины, помог спуститься с неудобной подножки дородному Флавиану, достал с заднего сиденья его солидно-потёртый «чемоданий».

— Веди, отче!

Калитка уже открывалась нам навстречу, и из неё выходила крупная, статная дама лет пятидесяти с небольшим. Она была в тёмной юбке и безукоризненно белой, с длинными рукавами, блузке, застёгнутой под самый воротничок на множество маленьких перламутровых пуговичек. Голову её прикрывал элегантно накинутый голубовато-прозрачный газовый шарфик.

— Здравствуйте! Вы отец Флавиан?

— Он самый. Вы Ангелина Валерьевна?

— Да, батюшка, это я вам звонила. Благословите!

Флавиан благословил её, и мы вошли за ограду участка. На полдороге к дому Ангелина Валерьевна остановилась.

— Батюшка! Я вас очень прошу! Валерий Валерьевич в нелёгком расположении духа, у него частые боли, он сильно угнетён душевно. Не обижайтесь, пожалуйста, если он скажет что-нибудь резкое или обидное по поводу религии, хоть он и очень интеллигентный человек, но, как и каждому неверующему, ему трудно примириться с мыслью о скорой смерти.

— Он уже знает об этом?

— Да, знает. Он узнал о своём состоянии раньше меня и достаточно мужественно воспринял это.

— Хорошо, Ангелина Валерьевна! Я учту ваш совет.

Мы прошли в дом.

— Аля! Кто к нам приехал? Это ко мне? Это из университета? — резкий, как бы каркающий голос раздался откуда-то сбоку, едва за нами закрылась входная дверь.

— Нет, Лера! Это мои гости, священник отец Флавиан и его друг…

— Алексей — шёпотом подсказал я.

— … его друг Алексей! Они приехали ко мне поговорить о моих духовных проблемах, Лера!

Пожалуйста, приходи в столовую пить с нами чай, не откажи в любезности гостям!

— Не откажу, Алечка, не откажу… — из боковой двери вышел профессор, слегка сутулый, очень худой, с большим горбатым носом на землистого цвета морщинистом лице, с необыкновенно ясными, светящимися глубоким интеллектом тёмными глазами. Он был в потёртых синих джинсах и сшитой из кусочков меха безрукавке поверх толстого серого шерстяного свитера. Слегка прищурившись, он протянул руку:

— Здравствуйте, ваше преподобие! Моё почтение, Алексей! Проходите, будьте любезны, сюда прямо по коридору, столовая здесь. А я думаю, для кого это Аля с утра бабушкин чайный сервиз приготовила, свежий мармелад из магазина принесла? Теперь ясно! Милая сестра о душе заблудшего брата беспокоится, о её, как это правильно сказать — блаженном упокоении?