Ольга Романова: Русь сидящая

А на второй день пошло настойчиво: где часы, да где часы.

Ну нет часов.

Сходили в ресторан, где свадьба была.

— Нет ли часов?

— Нет часов.

Слово за слово у молодых.

— Наприглашал рецидивистов! Твои друзья такие крысы — давай устраивай разборку. Часы мои на свадьбе пропали, я их только на минуточку с руки сняла — и вот те здрасьте.

Петр тоже уже завелся. Второй день семейной жизни — и такое занудство. Они еще и сломанные были, часы-то, она их для понта надевала. А тут теперь она ему какие-то чеки от тех часов начала в морду тыкать.

— А чего не подлинники чеков, чего ксерокс, — Петя спрашивает, вспомнив весь свой жизненный опыт.

— Да они 400 штук евров стоят! Они номерные! Все равно найду!

И вызвала ментов.

Тут Петя совсем охренел.

Приехали менты. Петя говорит натурально молодой жене: “Ты чего газуешь?”

А она ментам гонит: “Да он специально на мне женился, чтобы эти часики украсть!”

Привезли менты Петю в отдел. Но оказались, как вспоминает Петруха, наполовину разумными — видят, что херня какая-то. И отпустили Петю — сейчас, сказали, погоди, парень: она уйдет, и мы тебя отпустим. Она, правда, на этих ментов потом наехала — Петя ж ее и научил в свое время, как надо-то.

Вернулся Петя на второй день семейной жизни в гнездо, выпил еще с ней. Вроде праздник. И не праздник.

Выпили еще шампанского, потом поругались. Опять она ментов вызвала. Сказала, что Петя угнал ее автомобиль. А Петя на нем встречаться с корешом поехал. А машину эвакуировали. Ну, непруха. А тут опять менты.

В общем, на третий день развелся Петруха. Ну ее, такую семейную жизнь.

А штамп себе про развод поставил Петруха уже сильно потом, когда поступал на госслужбу — социальным работником в приют для бездомных осужденных. Его, правда, туда по итогам не взяли.

Спрашиваю Петю: а что, было ли что хорошее в твоей короткой семейной жизни?

Петруха затуманивается, и говорит сразу:

— Евгеньевна, ты не подумай, баба-то она хорошая, честная. Я незадолго до женитьбы с мамой ее познакомил. Уж мама-то как рада была, как рада! А сразу после нашей свадьбы мама-то моя и померла. И Снежанка-то, Танька в смысле, все на себя взяла. И похороны, и поминки — сама на три дня за плиту встала, все сама готовила, справила душевно. Я ж тебе и толкую — хорошая она баба. Только путаная.

Молодой прокурор Федор Алексеев — человек амбициозный, очень неглупый, к тому же бескомпромиссный служитель и радетель закона. Убежденный Володя Шарапов, только пожестче. Такое еще встречалось в начале века в провинциальных прокуратурах, подальше от Москвы. Это уже сильно позже Федор понаберется опыта и цинизма, понаблюдает деградацию прокуратуры, выступит не по делу, получит свои шесть лет, отбудет достойно, вернется сразу в бизнес и будет отдавать сначала десятину с доходов, а потом и четверть на адвокатов людям неимущим и несправедливо пострадавшим от бывших коллег, благо дела читать Федор умеет и все косяки видит.

Но это все будет потом. А во время оно работал Федор в районной прокуратуре, и пришли к нему смежники — чекисты. Дело принесли. Драма на охоте.

Действующих лиц немного: республиканский начальник спорткомитета, его сын и дежурный хирург районной больницы. Время действия — Новый год. Место действия — баня в лесу.

Фабула незамысловата. Республиканский начальник спорткомитета Степан Васильевич — человек сильно пьющий, отдающий любимому делу всего себя без остатка. В свободное от основного занятия время Степан Васильевич посвящал себя легкой коррупции. Сын Степана Васильевича пошел по стопам отца, пил самозабвенно, без продыху, до рвоты в служебном кабинете, а служил спорткомитетский сын по имени Витек в республиканской прокуратуре помощником прокурора. Понятно, что, будучи республиканским начальством, и отец, и сын очень интересовали чекистов, у которых в мирное время по большому счету две задачи: собирать компромат и не давать ему хода, пока не пригодится.

И вот Новый год, баня, лес, берег реки, горнолыжный спуск, сосны, красота — в общем, пьянка в санатории. И уж неизвестно, каким образом, случайно, по куражу или по ссоре, чего никто вспомнить не мог, но выстрелил сынок в папашу. В голову, в упор, из травмата. Входное отверстие где-то у затылка, а выходное по кромке волос, чуть выше лба. Этот выстрел обязан был стать смертельным.