Ольга Романова - Русь сидящая

— Ну чего, нарядчик Козлов, рад познакомиться, дядя Паша я. Слыхал про такого? Читал про твои дела в интернете, как с тебя тут миллионы вымогали. Это всё ментовские разводки. Я противник ментов и разводок. Если будут проблемы — обращайся.

Дядя Паша со всей очевидностью ждал продолжения диалога. Мой муж, нарядчик Козлов, аккуратно прощупывал новую ситуацию.

— Паша, вопрос есть. Ты же не положенец? Ведь положенец, воры и менты связаны — так ведь? И как? Ты с кем, дядь Паш?

— Ты про меня ничего не знаешь. Раньше с ментами и на ментов работать западло было. Не по понятиям. Я почему из лагеря ушел? Потому что не могу жить с ссучившимися.

— Что значит — ушел из лагеря? Ты где живешь?

Дядя Паша добродушно рассказал о себе, что живет он в зоне на даче — на промке построил себе отдельный домик. Теплицы, огурчики там, кабачки-помидорчики. Две голубятни, а там с полсотни голубей, все породистые, лапочки мохнатые, хвостики павлиньи, у папки с ладошки клюют — ну не гулюшки, а лебедушки. Сейчас потихоньку начинает вывозить их домой, в село Лежнево. А пока в зоне, живет себе на даче один — впрочем, имеются также свинарник, перепелиное хозяйство, повар-француз да небольшая свита. Повар достался дяде Паше в наследство от главы МГК КПСС товарища Гришина (одного из потенциальных преемников товарища Брежнева). Товарищ Гришин обучал талантливого кашевара в академии кулинарного искусства в Лионе, для себя берег, да и не дождался своего светлого обеденного часа — помер до возвращения повара из академии. А повар без надзора задурил, по окончании родной советской власти связался с Коржаковым, потом с торговлей подмосковной землей, ну и огреб свои шесть лет. Имея профессиональный нюх, в зоне повар сразу нашел надежное крыло дяди Паши. Готовил выпускник лионской академии кулинарного искусства как бог. И закуски, и разносолы, грибы сушил, капусту квасил, да и огород дядипашин был на нем. Конечно, при таком дворе имелась свита, со всеми ее приметами и особенностями, но без лишнего пафоса — человек 20, не больше. Свита помогала дяде Паше по хозяйству за еду и защиту, а дядя Паша оберегал свой отряд от любых посягательств блатного люда.

До посадки ранее несудимый дядя Паша был крупнейшим пополнителем общака в Ивановской области. Убежденный бандит, но с крепкими понятиями — дон Корлеоне времен расцвета, как-то так. Много чего было в его жизни, как и у упомянутого дона, да и сел он по понятиям: кто-то спалил большой бандитский бизнес межрегионального масштаба (а скорее, это был переход контроля от РУБОПов к ФСБ), и уважаемые в криминальном мире люди попросили дядю Пашу кое-что взять на себя, обещая не больше пяти лет — как первоходу. Дядя Паша взвесил резоны и взял да и получил двадцать лет. Ох и сильно тогда затаил вопросы к коллегам дядя Паша, но перегруппировался, сориентировался, закидал суд ассигнациями и добился пересмотров и снижения себе срока до восьми лет, которые худо-бедно подходили к концу.

Паша смог бережно и любовно сохранить в зоне важные для человека 90-х атрибуты. Он с нежностью показывал людям, которым доверял, фото своего деревенского домика (800 кв. метров), с клумбами, статуями и прудом, где водились зеркальные карпы (“Глубина пруда — 4 метра”, гласила завитушечная подпись под фото). В нехитром дядипашином альбоме отдельно хранилась фотография его верного вороного коня — шестисотого мерина, ожидавшего хозяина в теплом гараже. На следующей странице — монументальное фото уважаемой супруги, так же верно его ждавшей, а также фото широкозадого джипа хозяйственной и крепкой дядипашиной жены.

Дядя Паша редко был трезв — с поставкой спиртного на зоне у него проблем не было. Довольно часто, нагрузившись водочкой под огурчик, дядя Паша заходил к дежурному офицеру на вахту — ведь у важного человека при большом хозяйстве много разных дел в сфере интеграции сопредельных группировок и таможенного союза с соседними зонами и территориями. Когда дядя Паша наблюдал непорядок, неподчинение или подозревал заговор, в выражениях он не стеснялся. “Михалыч, твою мать! — начинал дипломатические переговоры с дежурным офицером дядя Паша, который с ментами разговаривал исключительно на мате и с наезда. — Хрен ли у меня тут два часа под воротами стоит машина с пшеном для моих голубей? Чё не пропускаешь, паразит?” А надо понимать, что передачи в зону ограничены двадцатью килограммами строго отобранных по инструкции продуктов раз в два месяца и вещи, требующие термообработки (как пшено), в зону не допускаются, а уж тем более не допускаются груженные пшеном частные автомобили. А тут еще и старшего офицера в зоне при зеках опускают, матеря его вдоль и поперек. “Ща вмажу!” — откровенно говорит дядя Паша дежурного офицеру Михалычу, употребляя, конечно, другой глагол.