Я подошел к нему, и он, не глядя, пригласил меня сесть рядом с ним, сделать ему такое одолжение. Я был в нерешительности, но он схватил меня за руку, и мне пришлось уступить его желанию. Он сидел с поникшей головой, стараясь унять дрожь в руках, потом вдруг заломил их, словно память его прошило воспоминание о всех смертях, лежавших на его совести с того самого дня, когда он свернул голову голубке.
— Здорово они меня закопали, а? — заговорил он надрывным шепотом. — Здорово, что и говорить. Ни один из тех, за кого капитан Мишле мне ручался, и носа не показал. Да и он-то сам мог бы, по крайней мере, хоть после суда объявиться. Куда там! Никому до меня и дела нет. Ну, ничего, теперь-то я уж ничего не забуду. Нипочем не забуду. Ах, кабы мне тогда угадать, что со мной приключится, тогда, когда он твердил мне «не забудь!».
Мне захотелось как-то смягчить эту невыносимую боль одиночества, раздиравшую ему сердце, я даже потянулся было погладить его по плечу, но раненая рука меня не слушалась. Видимо, он воспринял это как колебание с моей стороны, потому что с силой втянул в себя воздух, чтобы подавить тяжелый вздох отчаяния, и вонзил в меня тоскующий взгляд.
— А теперь? Что я теперь скажу моей Нене?
Его слова застали меня врасплох. Я понял, что должен, непременно должен ответить ему на этот вопрос: да, он растленный, жестокий убийца, но в тоне его голоса, жалобном и глубоком, сквозит подлинно человеческое страдание.
Я заговорил, с трудом подыскивая слова. Я не успевал их произнести, как его полные тревоги глаза уже угадывали их.
— Ты сам знаешь, Сидро, что ты должен сказать Нене. Кому же знать, как не тебе?
Мне было с ним тяжело и неловко, хотелось встать и уйти, но тоска, глядевшая его глазами, не отпускала меня.
— Она ведь молоденькая, твоя Нена?
— Я вам показывал, сеньор, ее карточку. Помните? Ей двадцать четыре.
— Ну что ж, двадцать четыре — это не много. Девчонка еще. Я думаю, Сидро, что…
Его глаза округлились от напряженного ожидания. Казалось, он хотел вырвать у меня еще не произнесенные мной слова.
— Да, я думаю, что ты должен все ей рассказать. Всю правду. Люди, которых мы любим, заслуживают того, чтоб им всегда говорили правду. И если ты найдешь в себе силы… Я верю, что ты сильный… Человеческая храбрость…
Он прервал меня упавшим голосом:
— Какой из меня теперь храбрец. Был, да весь вышел.
— Я знаю, что ты сможешь, — настаивал я, словно надеясь придать ему силы своим упорством. — Ты должен ей сказать, что ей лучше забыть тебя. Пусть она считает себя свободной.
Мои слова были для него пыткой. Я видел это. Лицо его исказилось от боли, по щекам текли слезы.
Он опустил голову, потом кивнул в знак согласия и проговорил чуть слышно:
— Да, ничего другого мне не остается.
Он еле сдерживал рыдания. Я положил руку ему на плечо, он грубо схватил ее и сразу же пожал с нежностью. Потом снова поднял на меня глаза и вдруг закричал, — он не мог больше удерживать в себе этот крик:
— Но как же я смогу жить здесь без ее писем? Скажите мне — как?
(Я невольно спросил себя: «А те, другие, как они повели бы себя на его месте? Они, толкнувшие его на этот путь… О чем были бы их мысли?»)
Я вырвал у него руку и вышел. В камере было холодно. Я постоял у зарешеченного окна, наблюдая, как гаснут последние лучи солнца.
Я продолжал ощущать пожатие его руки, и в этом пожатии была заключена целая вселенная вопросов, на которые человечество должно дать ответ.
Викториано. С оружием в руках. — «За рубежом», № 8 (193), от 22 февраля 1964 г.
Стр. 21–168 — перевод Е. Ряузовой; стр. 169–347 — перевод И. Чежеговой.
Прим. верст.: стр. 21–168 — «Немые крики. Добрый день!» / «Рыжик. Немые крики. Встреча с Фредерико»; стр. 169–347 — «Рыжик. Глава девятая. Белая лошадь» / «Шакал. Немые крики. Крик человека».
Паршивый иностранец! (франц.).
Речь идет о буржуазной республике 1910–1926 годов.
5 октября 1910 года было создано временное республиканское правительство.
Афонсо Коста — президент республиканского правительства, радикал.
Знаменитое лиссабонское землетрясение 1755 года почти целиком разрушило город.
Да здравствует смерть! (исп.).
Такие пометки делали немецкие фашисты на документах людей, обреченных на смерть.
Эй, португалец! Тут тебе повестка. Ну, живо! (франц.).
Читать дальше