Джулиан Барнс - Одна история

Но если Ферстаппен демонстрировал скорее юношеское бесстрашие, а не истинную храбрость, применим ли тот же возрастной ценз к обратному: к трусости? Ему самому всяко было меньше двадцати пяти, когда он совершил трусливый поступок, преследовавший его потом всю жизнь. Они с Эриком гостили у Маклаудов и отправились в холмистый парк на ярмарку. Они спускались с вершины плечом к плечу, болтали и не заметили компанию парней, поднимавшихся им навстречу. Поравнявшись с ними, один толкнул Эрика плечом так, что тот развернулся; другой поставил ему подножку, а третий ударил ботинком. Пол увидел это словно обостренным периферическим зрением – еще перед тем, как Эрик упал, – за секунду? за две? – и тут же инстинктивно бросился бежать. Он твердил себе: «Найти полицейского, найти полицейского», но при этом знал, что смылся вовсе не для этого. А для того, чтобы самому не огрести от хулиганья. Рациональное мышление подсказывало, что на ярмарках полицию встретишь нечасто, и он мчался под гору в пустых, притворных поисках, даже не спросив ни у кого из встречных, куда кидаться за помощью. Потом он поднимался обратно в гору, и его мутило при мысли о том, что предстоит увидеть. Эрик, весь в крови, стоял на ногах, ощупывая ребра. О чем тогда зашла речь, принес ли он другу свои фальшивые извинения – теперь не вспомнить; они поехали к Маклаудам. Сьюзен перевязала Эрику раны, щедро смазав их деттолом, и настояла на том, чтобы он отлежался в доме, пока не утихнет боль от побоев и не затянутся порезы. Эрик так и поступил. Ни тогда, ни потом Эрик не бросил ему обвинений в трусости и ни разу не спросил, почему он удрал.

Если повезет, то при должной осторожности можно прожить жизнь, не подвергая испытаниям свою храбрость, а точнее – не обнаруживая свою трусость. Когда Маклауд набросился на него тогда в «читальне», он, естественно, спасся бегством, ответив одним неуклюжим ударом на три маклаудовских. А выскочив через черный ход, опять же не пытался найти полицейского. По его прикидкам (достаточно точным), Маклауд был настолько пьян и зол, что не отстал бы от него, пока не избил. Молодой и вполне спортивный, он все же трезво оценивал свои шансы в рукопашной схватке. Да и то сказать: на него бросился не трусишка-задохлик младше двенадцати лет и весом менее сорока кило.

И опять аналогичная история, уже недавняя. «Недавняя» – значит «пятнадцати- или двадцатилетней давности»: именно так он теперь мысленно членит время. После его возвращения в Англию прошло всего ничего. Пару раз он навестил Сьюзен, но никому из них это посещение не принесло ни видимого удовольствия, ни пользы. Однажды вечером раздался телефонный звонок. Звонила Марта Маклауд, которая уже давно носила другую фамилию.

– Маму на время поместили в психиатрическую, – выпалила она.

– Как это неприятно.

– Сейчас она лежит в… – Марта назвала одну из местных больниц, где имелось психиатрическое отделение.

Он был наслышан об этом заведении. Как-то раз его приятель-доктор с профессиональной сухостью сказал: «Там может оказаться только тот, кто реально лишился рассудка».

– Понятно.

– Место жуткое, настоящий бедлам, пациенты горланят. А кто не горланит, тот напичкан успокоительным до состояния зомби.

– Ага. – Он не спросил, к которой из двух категорий относится Сьюзен.

– Вы сможете ее навестить? И посмотреть условия?

За четверть века, подумал он, Марта ни о чем его не попросила. На первых порах он чувствовал ее неодобрение, позднее – молчаливое высокомерие, но хорошее воспитание никогда ей не изменяло. Судя по всему, сейчас она дошла до крайности. Хорошо знакомый с таким состоянием, он давно усвоил, что «крайность» – понятие растяжимое. А потому взвесил эту просьбу.

– Вероятно, смогу. – Через пару дней ему так или иначе предстояло ехать в город, но делиться этим с Мартой он не собирался.

– Я уверена: встреча с вами пойдет ей на пользу. Тем более в таком месте…

– Да-да.

На этом разговор закончился. Дав отбой, он подумал: она много лет была на моем попечении. Я делал все, что мог. Но не справился. Передал ее тебе. Так что теперь твой черед.

Однако собственная угрюмая логика его не убеждала. С таким же успехом можно было твердить: «Найти полицейского, найти полицейского». Правда заключалась в том, что ему было невмоготу: невмоготу видеть Сьюзен – вернее, то, что от нее осталось: нечто горластое или зомбированное среди горластых и зомбированных. Он убеждал себя, что это необходимая самозащита, а также защита того образа Сьюзен, который хранился у него в голове. Но от правды было никуда не деться. Его просто страшила предстоящая встреча.