Азарий Лапидус - Падающие в небеса

– А это здесь при чем? – искренне удивился Авдеев.

– При том, что кто-то должен был подтолкнуть Мишу на все эти безобразия. Я правильно называю его поступки или за последние годы в русском языке появились новые слова, характеризующие его действия? – Мотя обвел одноклассников взглядом, в его глазах засверкали веселые искорки, и он продолжил: – Кто-то должен был построить цепочку, позволяющую добраться до меня, зная о том, что посторонних я к себе не подпускаю, а бывшему однокласснику в общении, конечно, отказать не смогу. Кто бы это мог быть? Грамотный разведчик? Безусловно! Но мне вспомнился тот наш разговор в беседке много лет назад, и я подумал, что самым удачным соискателем на роль Мишиного толкача подходишь ты, Антон. Правильно? – Авдеев в свойственной ему манере сделал вид, что сказанное его не касается, а Липсиц пристально посмотрел на Сапожникова. – Я оказался прав! Одно осталось для меня непонятным: как могли тебя, Миша, абсолютно далекого от шпионов человека, заставить участвовать в этом действе? – И опять вопрос остался без ответа, и вновь Липсиц высказал свое мнение, отвечая на им же поставленный вопрос: – Наверное, они зацепили тебя на каком-нибудь криминале или псевдокриминале, а может быть, не тебя, а кого-то из близких. Ну, ты хоть мне ответь!

Сапожников кивнул, сохраняя при этом молчание.

– Что и требовалось доказать, – радостно произнес Липсиц. – Теперь, когда мы выяснили, почему Миша захотел влезть в мой компьютер, можно перейти к делу. Ты хотел рассказать что-то интересное, не так ли, Миша?

– Уже нет! Ты и так все знаешь, теперь это потеряло всякий смысл.

В зале становилось все меньше посетителей. Рассчитались и ушли трое мужчин, сидевших неподалеку. Остался только столик с тремя бывшими одноклассниками, и те двое, что «просветили» Сапожникова при входе. Сейчас Михаил Петрович уже не сомневался, что эти ребята – коллеги Авдеева, только воюют по другую сторону баррикад. Официант несколько раз пробовал подойти к Липсицу и поинтересоваться заказом, но посетители его даже не замечали. Наконец он решился прервать их разговор:

– Вам что-нибудь принести?

– Три коньяка, – ответил за всех Липсиц и только после этого осведомился у одноклассников: – Будете?

Сапожников молча кивнул, а Авдеев попросил к коньяку подать кофе.

– Странно, такая важная была информация, ты, Миша, из-за нее сломя голову кинулся через океан, а сейчас выясняется, что и говорить не о чем. Очень странно. Может, ты, Антон, объяснишь, что происходит? Кстати, ты, наверное, уже генерал?

Вопрос напрямую относился к Авдееву, и пропустить его было невозможно.

– Нет.

– Удивительно, ты же был очень способным математиком. Кто же у вас в генералах служит? Гении?

– А-а!.. – в сердцах бросил Авдеев.

– Понятно, не ценит тебя начальство. Сам виноват, никто тебя не неволил в КГБ идти, пошел бы другой дорогой – был бы крупным бизнесменом, как Миша, или на худой конец лауреатом Нобелевской премии, как я.

– Не ерничай, – с обидой произнес Авдеев.

– Ладно, хватит! Если вы не хотите мне рассказывать, что произошло, то я попытаюсь это сделать за вас. Итак, начнем.

Мотя положил перед собой на стол руки и начал их рассматривать. Его поза выражала полное спокойствие, не дрогнул ни один мускул.

Сапожников внутренне восхищался выдержкой одноклассника, ведь разговор явно выходил за рамки тех ежедневных бесед, которые вел ученый-физик с мировым именем. Сила воли и самообладание Липсица были потрясающими. Достичь такого состояния можно было либо бесконечными тренингами, либо уверенностью в правоте своего дела. Еще раз посмотрев на свои руки, Липсиц спокойным голосом продолжил:

– Как, вы думаете, как я отношусь к России?

– Она тебе безразлична, – ответил Сапожников.

Авдеев, по своему обыкновению, молчал.

– А ты, Антон, как думаешь? – спросил Липсиц.

– Ненавидишь!

– Вот первое и, может быть, главное заблуждение, прозвучавшее из ваших уст. Я очень люблю Россию. Ночами мне снится наш двор и маленькая квартирка в районе Ленинского проспекта. Я сохранил язык, хотя не имел возможности говорить по-русски ни с кем из своих домочадцев. Когда ты, Миша, последний раз читал Тургенева?

Сапожников пожал плечами, он, конечно, не мог вспомнить, не только когда читал Тургенева, но и название хотя бы одного его произведения.

– А я, – так и не дождавшись ответа, продолжил Липсиц, – в прошлом месяце. И Достоевского, и Чехова, а томик Пушкина лежит у меня на прикроватной тумбочке. Каждый вечер, каким бы я ни был уставшим, я перечитываю его стихи. Вы поймите, что я не меньше русский, чем вы. Но я конечно же американец. Потому что эта великая страна позволила реализоваться моей мечте – творить. Еще неизвестно, как сложилась бы моя жизнь, останься я в России, но сослагательных наклонений в истории не бывает, и я сегодня являюсь тем, кто я есть. Одна моя половина – русская, другая – американская, и никогда по-другому не произойдет, во мне никто не сможет победить.