Дарья Симонова - Узкие врата

Инга же – любительница подслушать, подглядеть и сложить пойманное в копилку, чтобы копаться, разгадала залежавшийся ребус. С кем-то Нелли однажды шутила, обронила фразку, мол, светлых оттенков цветы не дари, если не лелеешь надежду на интим, и якобы любая женщина бессознательно толкует светлые цветы именно так. Намек понят. Инга пристала к Нелли за разъяснениями, теперь Олеська пропала, и надо докопаться… Сначала учительница отнекивалась, хмыкала, что все сущие цвета – цвета страсти, важно только, какой оттенок. Потом раскололась. Если вспомнить, то кто корзину ту преподнес? Во-от, в нем и дело. Из-за него она вляпалась, все из-за него. Но это сложная тайная история. Здесь даже дешевой мистикой припахивает, какая-то шарлатанка гадала Олеське твоей на таро – и нити вели высоко-высоко.

– Говорю прямо, голубушка, – заскрипела Нелли недовольно, – если бы Олеська стала любовницей главного – уже потом, в театре, – тогда бы все роли и гастроли мыслимые и немыслимые – ее. Она бы стала примой, и баста! Но тот, кто подарил ей те розы, – уж прости за детектив, толком я не знаю, кто это, но тоже шишка порядочная и тварь еще та, – спутал девочке все будущие козыри, взъерошил жизнь на много весен вперед… вуаля, как говорят французы, к которым ты скоро поедешь.

Инга взъелась: как так?! Нелли все это знала и молчала! И кто ей все это наговорил, и почему она сама впервые об этом слышит, если роману роковому Олеськиному, получается, уже больше десяти лет… Бред какой-то, если учесть, что приписывают еще и кокаин…

– Дружба дружбой, а кое в чем нужно держать язык за зубами, не то расплатишься головой, – отрезала Нелли. – Она и так дай-то бог, чтоб выжила, и никогда ничего у нее не вытягивай, только если сама расскажет. И вообще, милая моя, заруби себе на носу, что я лично ничегошеньки не знала. Знает тот, кто умеет догадываться…

На этой интригующей ноте следствие было закрыто. Олеська выжила и осела в мюзик-холле. Ничего так и не рассказала. Странно думать, что и у Инги линеечка судьбы выправилась бы, стань Олеська закулисной «барыней». Или – табачок врозь? Спасибо, что нельзя проверить. И так дух захватывает. Ей неплохо в своем кабаре. Счастье – в миге падения.

…Славка на спор легко поднял ее за ноги, вниз головой, как куру мороженую, еще и потряс маленько, так что Инга и не знала, хохотать или выть.

– Это я из тебя дурные мысли вытряхиваю. А они плохо из тебя вытряхиваются. Свинья-копилка, вот ты кто!

– Тогда меня надо разбить на мелкие кусочки.

– Разбивайся хоть на молекулы, только после Франции, – усмехнулся гаденыш.

Уже, наверное, тогда намылился бежать к буржуинам, вот и пел сладкие песни о том, как Гранд-опера они расщелкают под орешек. Инга тщетно осаждала его, что вздорная старуха Европа – это тебе не девочка Австралия, жадная до впечатлений, Европу наспех не окрутить. Инга чуяла недоброе. Чуяла по несообразностям. У Славы сильные руки, любимые руки, это архиважно для дуэта… зачем он играет в голубого? Шито белыми нитками: почему бы не иметь про запас гонимый, уголовно наказуемый порок, тем паче что Слава – любитель мистификаций и интриг, игра его заводит, и заодно он не упустит случая вразумить Ингу.

– Ты не прочухала еще, что это Марина – стукачка, а Лешик – партия куда как удобная. Главный ведь не возьмет ее очередной женой в гарем. А ты, Ингуша, под ногами путалась у титанов со своей пионерской заботой о «бедном Гансе».

А между тем «бедному Гансу» жалуют теперь роли посерьезнее. При встрече с Ингой он кроток и ищет, куда бы скосить глаза. Кстати и некстати предлагает подвезти ее до дому. И – батюшки! У одного из кулуарных театральных подъездов Инга видит Христофора. Хроменького на одну лапу. Он узнает ее сдержанно, и вслед за ним появляется ревнивая капельдинерша Вера. Пес-то под машину попал, остался хромым, вот Алеша его и сбагрил. А Вера, сердобольная душа, и рада. Властно хрипит: «Крис! Ко мне… сидеть…» Христофорушка одновременно снисходительно, лениво и благодарно выполняет команды, ему-то, дескать, что, пусть позабавится женщина на старости лет. Инга обомлела.

– А что же он, когда хозяина видит своего бывшего?

– Он его забыл, – гордо ответствовала Вера. – Да я ведь сама его уговорила, ну зачем, говорю, тебе хромый, никакого шика-блеска, чем спесь-то тешить… Жену-то себе взял из белой кости… хотя кто кого взял, еще вопрос, – оскалилась Вера.

И вдруг тихо расплакалась. Инга подружилась с Верой, насколько это было возможно. Узнала, что у той поздний сын, болезненный, музыкальный; Инга покупала мясо для Христофора, догадываясь, что нищая Вера кормит его пустой перловой кашей, а породистая псина так не сдюжит, это еще Анзор объяснял. Хромота придала Христофору аристократизма. Он навсегда остался театральным любимцем.