Дарья Симонова - Свингующие

У Каспара от сердца отлегло – хоть одна живая душа его понимает, хоть он и не замахивался на экзотическую славу. А Дениска знай твердил о магнетическом влиянии будущего Шарко на его строптивую супругу. «Ведь как шелковая! А могла бы…»

– Плоскогубцами запустить? – подсказывал Каспар, умудренный чужим личным опытом.

– Не плоскогубцами, бери тяжелее. Аленушкой. Статуэткой чугунной. У жены дед скульптором был.

Друг детства был покорен волшебством бесконтактной психотерапии, то есть, попросту говоря, благотворным влиянием Каспара на Секстэ. Тот безуспешно объяснял Дениске эффект выпущенного пара: когда мы на чем свет выругаем близкого человека в чью-нибудь жилетку, мы готовы к прощению. Мы уже теплые и мокрые, а не холодные и сухие.

– Ты о чем? – удивлялся Найденов.

Каспар любил эту градацию состояний, по Белозерскому. Благостное состояние он считал теплым и мокрым. Это расслабленность, способность принимать чужие огрехи, – соответствует умеренной коньячной дозе, которая способствует снятию раздражения и свободной философии. Холодное и мокрое – это сон сознания, который, как известно, порождает чудовищ. Это неумеренная доза. Хаос, тьма, слабость в лучшем случае. В худшем – разрушение и гибель. Образ по теме – пьяный, оконфузившийся в мокрых штанах. Теплое и сухое – это состояние высшей мудрости. Холодное и сухое – это все обиженные, разлюбившие, в крайней стадии – мизантропы. Дениска слушал и соглашался, но чудесный эффект преображения супруги все же приписывал воздействию дорогого гостя. Гость был смущен, особенно икрой. Ведь все лучшее кормящей матери?

Ан нет, все лучшее по-нашему – заезжему молодцу. А кормящая мать позднее повергла в шок. Благодаря ей Каспар, сводник, впервые в жизни сам подвергся сводничеству.

Ее звали… Алена. Аленушка! Все-таки умудрилась Секстэ запустить статуей, да еще какой! В том была закономерность: как простить сапожнику, что он сам до сих пор босой. Не торопится сам в семейный омут. Вредная Му-Му в свое время резонерствовала о докторах, что не умеют излечиться сами и потому тренируются на ближних. Ставят опыты на людях. По сути, она была права. Да, Каспар боялся жениться. До того боялся, что готов был переженить всех на свете, лишь бы самому не попасться на носик к какой-нибудь коварной лисе. Ведь Аврора завещала не ошибиться. Выбрать девушку, каких не водится в реестре земной фауны. Иначе говоря, жениться запретила. Табу живой матери можно нарушать сколько вздумается – но и то с вялым успехом. А вот попробуй ослушаться бестелесного ангела!

Впрочем, Каспару, напротив, казалось, что он оказывает ангелу осторожное – так, чтобы не обидеть, – сопротивление. И потому с Аленой он честно взвалил на себя предложенную игру.

Она была необычная – напоминала астеничного цыганского подростка. При этом занималась переводами, в том числе и Эриксона, – почему-то это сочетание завлекало. Впрочем, ее тяготило гуманитарное занятие. Потому что это долго и кропотливо. А женщинам противопоказаны долгоиграющие проекты – у них терпения не хватает. Не считая, конечно, детей – под этот «проект» они заточены. От первой любви у Алены остались дочь и душевные шрамы. А если генеалогически углубиться, то выяснялось, что от матери Алене досталась способность к языкам, от отца-каскадера – неприятное в быту бесстрашие. В одну из первых прогулок с Каспаром она привела его к дому, где родилась и провела детство. Интригующе увлекла на чердак. Вылезла на крышу, сползла к кромке и повисла на ней на одной руке. Высота – немаленькая, шесть этажей старого дома с высокими потолками. Так она продемонстрировала свое доверие к колыбельному месту. Каспар после такой демонстрации хотел было ретироваться. От кавалерист-девиц он ничего хорошего не ждал. Но удержали его Аленушкины волосы – точь-в-точь как у Авроры. Длинные, тяжелые и крашеные, конечно. Алена удивлялась: обычно мужикам наплевать, а некоторые зануды категорически ратуют за естественность. Но какое дело Каспару до зануд!

Еще у Алены был рыжий парик под стрижку «еж». Она его надевала и превращалась в неприлично красивого мальчика. Каспар так и представлял себе порочного сального гомосексуалиста, который хочет растлить юного красавчика. Впрочем, «красавчик» был угловат, костист (и когтист!) и в довершение внезапен. Мог за себя постоять. Каспар и сам ее опасался, потому слушался. Он утешал себя тем, что, в конце концов, от всего можно спастись бегством – когда совсем прижмет. А пока можно посмотреть, что будет. Сашенькина тактика.