Михаил Барановский - Последний еврей

– Не знаю. Я не умею выбирать и покупать вещи, – говорит Илья, изучая себя в зеркале.

– Ты же Близнец?

– Да, – Илья садится на пол.

– Я тоже. Это болезнь такая у Близнецов. Я недавно пошла покупать себе платье открытое, на лето, а купила дубленку. И так всегда.

– Точно-точно. У меня сосед – тоже, наверное, Близнец – он как-то пошел покупать дубленку…

– А купил трусы? – предполагает Анна.

– Да нет. Он вообще ничего не купил. Это давно было, еще при Совке. Как-то просыпается он утром, с похмелья, а к нам во двор пиво в бочке привозят. И вот тоже привезли, значит, пиво. Мужики стоят на морозе, пиво пьют, паром дышат. Сосед проверил карманы, понял, что до него их уже проверила жена… А у нее просить – безнадега, ни за что не даст. Тут раздается телефонный звонок. Он снимает трубку, а пальцем нажимает рычажок и говорит громко, чтобы слышно было жене аж на кухне: «Привет, Илья! Ух, ты! Да! Конечно! Так это ж даром. Сейчас! Сейчас!» И кладет трубку. Жена кричит из кухни: «Кто звонил?» Он говорит: «Илья, сосед. Ему мама по случаю дубленку достала, а ему велика. И стоит, главное, недорого. Может, взять?» Жена: «Раз недорого – надо брать». Дает ему жена денег, и он уходит как бы ко мне.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – прерывает Илью голос менеджера из-за ширмы.

– Спасибо. Вряд ли. Мы скоро, – раздраженно отвечает Анна.

Илья продолжает:

– День его нет, два, три… Звонок в дверь. Жена открывает. Тот, на пороге, мягко говоря, сильно пьяный, в старом, грязном пальто, еле ворочает языком: «Лидочка, рукава… это… того… коротковаты…»

– Ты думаешь, он Близнец? Ты с ним дубленку покупал?

– Ну, не все три дня, – оправдывается Илья.

– Так. Костюм тебе как раз. И рукава, по счастью, не коротковаты. Что туфли?

– Я как-то, лет пять назад, купил импортные туфли – точь-в-точь, как эти, стоили сущие копейки. А эти почем?

– Не важно, – говорит Анна. – Тебе нравятся?

– Ну, скажи, сколько стоят?

– Сто двадцать три доллара.

– Мамочка! – Илья вскакивает с пола, как ужаленный. – Ну да, точно, те были для покойников. На коробке, помню, было написано: «На хладную ногу». Думал, развалятся через день, а ничего – сезон проносил. В них, правда, полгорода ходило. Зомби такие. Не важно ж было, что тапочки покойницкие, важно, что импортные.

– Ну что, туфли берем?

– За сто двадцать три доллара? Да бог с тобой! – Илья довольно смотрит на себя в зеркало. – Я же в них по земле ходить буду.

– Понятно, значит, берем.

– Послушай, у меня ж не день рождения. Да даже если бы и день рождения, мне таких подарков в жизни никто не дарил.

– Ну, как ты не понимаешь, – сожалеет Анна, – это же я не тебе, а себе подарок делаю. У меня в субботу презентация мужа. Скажи, вы в детстве строили халабуды – такие домики из разных ящиков, картонок?..

– Да, – улыбаясь, говорит Илья.

– В них было так же уютно, как в этой кабинке.

Бывают дни, когда тебе так плохо, что думаешь о смерти, как о спасении и понимаешь, что смерть – не спасение. И от этого становится еще хуже.

Когда у Ильи наблюдается какой-нибудь жизненный катаклизм, он уходит в себя и подолгу не возвращается. Слушает внутренний голос. Вот и в этот раз прислушался, но ничего, кроме мата, не услышал.

Поздним вечером у себя в квартире Илья открывает холодильник, в морозилке обнаруживает два окоченевших трупика сосисок, а также початую бутылку водки и трехлитровую банку с солеными огурцами. Огурцы и водку он достает и ставит на стол. Тут же лежит толстая старая папка, на которой фломастером написано: «ЖИЗНЬ – ГОВНО». Илья открывает папку, наливает в стакан водку, залезает рукой в банку с огурцами, выпивает, закусывает и читает рукопись.

Внезапно он встает, идет в комнату, открывает шкаф, достает оттуда купленные Анной вещи. Илья одевается: рубашка, галстук, костюм, туфли. Смотрит на себя в зеркало и остается доволен увиденным. При полном параде он направляется в кухню, убирает все со стола, оставляя только рукопись и бутылку водки, меняет стакан на рюмку. Из какого-то шкафа достает свечку и большой металлический поднос. Он зажигает свечу и гасит свет. Стоя за столом, Илья наливает, выпивает и, просматривая страницу за страницей, сжигает рукопись на подносе.

Звонит телефон.

Потянувшись за очередной страницей, он попадает кончиком галстука в пламя свечи. Галстук вспыхивает. Илья тушит его, хлопая руками себя по животу. После борьбы с огнем руки у него черные, бывшая некогда белой рубашка безнадежно испачкана. Илья в изнеможении садится за стол, закрыв лицо руками. Похоже, он плачет.