Андрей Иванов - Путешествие Ханумана на Лолланд

– Слушай, дай сюда свой телефон посмотреть! Как так может быть, слушай?

Он давал телефон; он наслаждался; он был в центре внимания; он разводил руками и говорил, что этот телефон ему подарила его самая любимая жена, он был куплен в Швеции, это особенный телефон, он открывает все коды, все пин– и пук-коды, все карточки будут работать на нем…

– Слушай, как так может быть, а? Продай, слушай! Сколько хочешь?

– Нет, телефон не продается, это подарок любимой жены, нет, не надо торговаться, я просто могу дать позвонить, только за деньги…

– Э, какой подарок…

– Как не продается? Все продается… – говорили они, но все было напрасно, Ханни не продавал телефон, он нажимал на то, что они могут позвонить – за деньги, за деньги…

Но они, конечно, отказались звонить, потому что у них был принцип не тратить деньги вообще. Разве что купить что-то для отвода глаз, когда надо было что-то вынести. Или гашиш. Но даже гашиш и прочую дрянь они старались украсть. Каждый дилер рано или поздно становился их жертвой. Они либо выставляли его хату, либо били и поднимали его. Но Ханумана и меня они уважали. За спиной они говорили, что мы пидары нах, гандоны бля, чмори-шныри несусветные, суки, черти бля, но к нам шли с улыбочкой и часто откровенничали. Все-таки они считали, что мы неплохо умели воровать, и вообще, голова на месте.

Хотя, мне кажется, они ошибались, в отношении не только меня, но и Ханумана. Голова у него давно была не на месте. Но он производил впечатление человека сведущего во всех областях, старался.

Он мог говорить о чем угодно. О телефонах – бесконечно. Он считал, что самое главное – это не телефон, а легальная карта. Не краденая, а обычная. Чистая, хорошая, с подключением. Телефон с такой картой мог приобрести только человек, у которого есть вид на жительство, банковский счет и прочее, включая код идентификации, а у нас их не было. Хануман говорил, что это – золотое дно. Если начать доставать такие карты, такие телефоны, то их можно продавать беженцам, и за большие деньги. Такие деньги у беженцев есть, и они их отдали бы, если б их можно было убедить, что они приобретают нечто вроде пиратского телефона или вечный телефон, на что такой телефон и походил бы; правда, только первые несколько дней.

На такое дело пошел бы только человек, которому уже было все равно, которому было терять нечего, у которого были огромные долги, который ждал, что его вот-вот посадят. Такой человек взял бы немного – любой ценой, и если б ему предложили сто или двести крон, то он бы подписался стать абонентом. Такой телефон с картой можно было бы крон за семьсот или даже тысячу продать. Сам телефон тоже покупать надо было, а денег не было. Мы были на мели.

Может, и были деньги, но не в достаточном количестве; я никогда не знал, сколько денег в карманах у Ханумана, это была самая большая его тайна. Он сам говорил, что никто никогда – и в особенности женщины – не должен знать, сколько у тебя денег; и чем меньше их есть, тем более уверенным надо выглядеть, потому что эта загадочность всегда вводит в заблуждение людей и притягивает их! Он утверждал, что нужно всегда вести себя так, будто ты стоишь у неиссякаемого источника денег, и в конце концов этот источник пробьет, и деньги польются в твой карман! Можно сказать, что ты сам притягиваешь деньги к себе, если ведешь себя подобным образом.

И вот они пришли. Однажды грузины пришли к нему с черным – пиратским – телефоном, который почему-то перестал работать. Как мне потом Хануман сказал, номер накрылся, а грузины про номера ничего такого не знали, они вообще не знали принципа работы пиратского телефона… они воображали, что в нем что-то перепаяно, и он сам по себе звонит, как рация какая-то, а про карту и коды они знали еще меньше, чем я, а я знал до смешного мало…

И вот они принесли телефон; Хануман просек, что они просто идиоты, которые ничего не понимают, сделал вид, что работает, покопался с телефоном и, наконец, с важным и глубоко разочарованным видом сказал, что все, телефон больше работать не будет, можно выкинуть его к черту… и сам тут же выбросил его в мусорный ящик… Но Бачо достал его и сказал, что отдаст сыну, играть.

Несколько дней Хануман следил за тем, как пятилетний сын Бачо играет с этим телефоном; он видел, как сын Бачо загребал песок откидной крышечкой телефона, он видел, как мальчик нажимал на кнопки, извлекая мелодии, он видел, как мальчик играл в какую-то игру (и даже помогал мальчику играть в нее), он видел, как сынок Бачо мало-помалу теряет интерес к игрушке, приобретая интерес к другим игрушкам, он видел, как сынок Бачо подозвал к себе албанского мальчика и сказал тому: «Гоу тэйк тат байк тс ис фор ми, май фрэн, ду кан тэйк, тэйк анд гив ми май байк!» [49], и Ханни видел, как албанчик пошел и взял велик Лизы, и видел, как выскочил Потапов и стал драть албанчика, а маленький грузинчик стоял в стороне и хихикал, все больше и больше забывая про телефон… Хануман с хитрой улыбочкой наблюдал чуть ли не за каждым шагом ребенка, до тех пор пока однажды тот не бросил телефон, отошел, взял мячик сербской девочки и побежал за билдинг, и Хануман встал, подошел к телефону, взял его и пошел в нашу комнату…