Тэцуро Миура - Новеллы японских писателей

Итак, поздно вечером десять удальцов, выпив для храбрости, с шумом ввалились в вестибюль «Синобугава». Вечер выдался холодный, и на первом этаже у стойки никого не было. К ней мы и направились шумной ватагой, на ходу заказывая горячее сакэ. Мы расселись вдоль стойки и, как-то сразу сникнув, стали молча потягивать сакэ. Было уже поздно, в зале царила тишина, и только со второго этажа доносились звуки сямисена [13] Национальный трехструнный щипковый инструмент. .

— О, слышите, сямисен! — выпалил один из нас с таким неподдельным восторгом, что молодой повар невольно улыбнулся. Мы совсем растерялись и поспешили допить сакэ. Выручили нас неожиданно появившиеся три женщины в кимоно. Как только они подошли к стойке, обстановка сразу разрядилась. Попав с улицы в теплое помещение и выпив подогретого сакэ, мы сразу же почувствовали, как хмель ударил в голову. А захмелев, мы принялись распевать зычными, грубыми голосами деревенские песенки, чем вконец рассмешили дам. Кто-то заговорил с поваром о рыбе, и вскоре в разговор включились все. В чем, в чем, а в этом наши ребята знают толк.

Я же изрядно опьянел. Не будучи сыном рыбака, я не мог тягаться со своими приятелями в выпивке, да и в рыбе мало смыслил. Облокотившись на стойку, я неподвижно сидел с закрытыми глазами.

— Смотри-ка! — зашептал мне на ухо сосед, толкнув меня в бок. — Та самая милашка, что отшила Сиота!

Мутными глазами я уставился туда, куда он показал. Со второго этажа медленно спускались по ступенькам белые чулки и сверкающий подол ярко-синего кимоно. Наконец, откинув норэн, появилась изящная невысокая женщина. Ее волосы были уложены на затылке в пучок. Поклонившись, она прошла мимо стойки, держа перед собой поднос с бутылочками сакэ. Ничего не соображая, я крикнул:

— Эй! Принеси-ка холодной воды!

— Хай [14] Утвердительный ответ: «хорошо», «слушаюсь». , — улыбнулась она и, низко поклонившись, исчезла в глубине коридора. Это «хай» еще долго звучало в моих ушах.

— Ничего себе! Выходит, я обставил этого выскочку Сиота. Вот тебе и на! Хотя известно — человека выбирают не по наружности. Как это понять?

Положив отяжелевшую голову на стойку, я разговаривал сам с собой. Вдруг у меня за спиной раздался женский голосок:

— Извините! Заставила вас ждать!

Обернувшись, я увидел ту самую женщину, которая неизвестно когда и откуда появилась и теперь стояла с чашкой в руках. Застигнутый врасплох, я залпом выпил воду, но чашку почему-то не хотелось отдавать.

— А вы не слышали, что я тут говорил?

Она улыбнулась уголками губ — нижняя губка у нее была толще верхней — и простодушно призналась:

— Слышала только, как вы сказали, что человека выбирают не по наружности.

— Это я про вас.

Она удивленно подняла брови.

— Вы же выставили Сиота.

— Ах, вот вы о чем. Ну да. Очень уж он назойливый!

— А если бы был не назойливый, не выставили бы?

Она лукаво улыбнулась:

— Смотря кого!

— Меня, например.

Не знаю, как сорвались у меня с языка эти слова, но хмель сразу как рукой сняло. Она засмеялась и, слегка наклонив голову, ответила:

— Я вижу вас сегодня впервые. Как мне знать?

— Тогда я приду завтра.

— Милости прошу, только позовите меня, и я спущусь.

— А как позвать?

— Сино.

На следующее утро, едва я проснулся, перед глазами сразу же возникло ее лицо. Умываясь холодной водой, я смеялся над своим вчерашним дурачеством. Но, вечером, когда зажгли фонари, мне стало не до смеха. Я бродил вокруг ресторана и сам себя уговаривал: «Раз обещал, надо зайти на минутку. Только услышу, как говорит она «хай», и уйду. Что в этом плохого! А с завтрашнего дня — туда ни шагу».

В конце концов незаметно для себя я оказался в «Синобугава». Подойдя к стойке, я заказал сакэ и попросил позвать Сино-сан. Она не заставила себя долго ждать. Я извинился за вчерашнее и, не зная о чем говорить, не поднимая глаз, молча потягивал сакэ.

Сино же не испытывала смущения. Она смотрела на меня и улыбалась. Раз или два за ней приходили сверху, но она отвечала, что занята.

Дальше молчать было просто неприлично. Я назвал ее по имени:

— Сино-сан!

— Хай?

Услышав заветное «хай», я сбежал. Десять дней не находил себе места. Меня терзали сомнения. Днем я не мог поверить в Сино, не мог избавиться от мысли, что ее благосклонность ко мне — всего лишь профессиональная привычка. А по ночам не мог не верить ей, не мог не думать, что это она — от чистого сердца. По ночам моя душа пробуждалась и я укорял себя за свои дневные сомнения, а утром она опять впадала в оцепенение, и я гнал прочь ночные грезы. Разрываясь между этими двумя чувствами, я все глубже погружался в трясину любовных мук.