За супом Гиммлер расспрашивал меня о работе.
– Вы верите, что смелость есть свойство, обусловленное генетически? – спросил он.
– Я об этом не думала.
– Это мужское качество.
– Оно присуще и женщинам.
– Да, но у женщин смелость связана с такими вещами, как защита потомства. Она ограничена. – Он бросил на меня взгляд. – Вы считаете себя аномальной?
– Нет, не считаю. – Я постаралась не выдать своего потрясения.
– Вероятно, я употребил неверное слово. Я привык мыслить научными терминами, а такой язык не всегда уместен.
Гиммлер перевел разговор на другую тему, обратив мое внимание на непритязательность пищи. Она была действительно непритязательной – в том смысле, что приготовлена и подана без всяких изысков; но пищи такого качества и в таком количестве уже много лет не видели в простых немецких домах. Основным блюдом был запеченный окорок, обложенный печеными яблоками. К нему подали разнообразные салаты из свежих овощей, достать которые в Берлине было непросто.
– Ходят слухи о разных излишествах, – сказал Гиммлер. – Но в своем доме я не допускаю никаких излишеств.
Он заговорил о религии. К великому своему прискорбию, он узнал, что большинство людей считает его атеистом. Он сказал, что твердо верит в высшую силу. Но высшая сила не выделяет человека среди прочих представителей животного мира.
– Здесь христиане глубоко заблуждаются, – сказал он. – По сути человек ничем не отличается от прочих животных. А самое сильное животное побеждает в борьбе за существование. Это и есть божественный закон.
При этих словах его глаза за толстыми стеклами очков блеснули, и он выпрямился в кресле. Как он, наверное, недоволен своим телом, подумала я: своим коротеньким пухлым телом, похожим на мышиное. Близорукие глаза, рыхлое брюшко, безвольный подбородок.
Я сказала (единственно из желания посмотреть, как он выкрутится), что, поскольку христианство существует уже так долго, оно само может считаться самым сильным животным из всех существующих.
Гиммлер задумался. Казалось, он нашел мое замечание интересным.
– Церковь существует уже восемнадцать веков, – сказал он. – Это правда. Но что такое эта Церковь? Церковь, основанная святым Павлом. Павел был врагом всякой жизни, как и все евреи. Он взял примитивное христианство, являвшееся разновидностью большевизма, и исказил его опять-таки чисто по-еврейски, чтобы превратить в мировую религию. Он увидел в нем иудейское начало, неприемлемое для цивилизованных народов, и убрал его, заменив идеями, заимствованными у греков и индусов, то есть у арийцев; а потом преподнес получившееся варево под видом новой религии.
Я сказала, что впервые слышу об индусских элементах в христианстве.
– О, они есть, конечно же. Отголоски учения кшатриев, индусской касты воинов. «Не мир я принес вам, но меч» – вам знакомо это высказывание?
Оно из Нового Завета. Равным образом многочисленные высказывания о необходимости отбросить все негодное, о зерне, которое должно умереть, чтобы родиться снова, – все это арийские и германские идеи. Святой Павел, как и все евреи, ограбил арийскую культуру, чтобы вдохнуть жизнь в свое творение, поскольку не мог сделать этого своими силами. Позвольте положить вам еще одно яблоко.
– Благодарю вас.
– То есть продолжительностью своего существования христианство обязано главным образом арийским принципам, положенным в основу христианской доктрины. Так сказать, железная рука в бархатной перчатке. Между прочим, я заметил, что вы обратили внимание на изречение на стене в гостиной. Оно взято из одного из древнеиндийских священных писаний. Я с удовольствием читаю их в свободное время. Одним словом, такой живучестью церковь на пятьдесят процентов обязана своему арийскому элементу. А на остальные пятьдесят – страху.
– Прошу прощения, вы сказали «страху»?
– Думаю, это подходящее слово. Власть духовенства держится на страхе. Нельзя забывать, что священнослужители обладают абсолютной властью над людьми, поскольку народ верит, что над их душами властна некая высшая сила. Разумеется, такого быть не может, поскольку душа не есть нечто, способное получить вознаграждение или возмездие; душа – всего лишь некая сущность, которая воплощается вновь и вновь в пределах племени или клана. Я, к примеру, являюсь реинкарнацией Генриха Первого Саксонского. Но то была умная ложь. Представьте себе общество, в котором, в случае нарушения закона, вы должны либо покаяться, укрепляя таким образом власть священнослужителей над вами, либо оказаться перед перспективой вечного наказания. В подобном обществе, полагаю, не нашлось бы работы для Генриха Гиммлера.
Читать дальше