Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

***

"Сердиться вечно нельзя. Иначе бы задохлись люди от злобы".

Хорошая мысль, Василий Васильевич. Лучше поздно, чем никогда.

***

"Мужчина лучше и чище женщины".

Ну уж, Василий Васильевич, извините. Не вы ли в этот же самый день (3.VII.1916 г.) с утра писали, что для женщин проституция — заработок, работа, а подлинные проститутки — мужики в настоящем и страшном смысле". Не ваши ли это слова?

***

Воспитание детей должно быть незаметным процессом "не замешивая сюда лица своего, как не замешивает лица мебель, на которую садятся".

Понимаю, что так надо, Василий Васильевич. Но как трудно этого достичь… У меня это не получилось. Ведь и у вас тоже.

***

"Всё это слишком густо, и всё это слишком вязко и неудобно для читателя. Я сам это чувствую. Ведь "сочинения мои замешаны на семени".

Не обольщайтесь, Василий Васильевич, кое-что и на соплях.

***

Революция — "гиблое место русской истории. Дело в том, что неумные гении от Гоголя до Толстого завели… всю Россию в гиблое, болотное место, в трясину".

Думаю, что подобное объяснение назревающей революции для философа жидковато.

***

"Я умел подобрать эти "крошечки" (чужих выражений)…"

Мой незабвенный друг (С.К.) называл себя крохобором. Он умел не только "подобрать", но с блеском осмыслить чужое, подчас нечаянно обронённое слово.

***

"Теперь не заживёшь своим хозяйством… Пришёл лупоглазый Карл Маркс. И сказал, что ему ничего не надо".

Это запись от 15 марта 1917 года. Что это — предвидение великой беды или старческое раздражение?

***

"Россия будет раздавлена Германиею физически после того, как была раздавлена духовно. Россия (и славяне) — действительно слабая страна. Ничего не можем. Ко всему бессильны".

Вселенский пессимизм, разочарование — не есть ли закономерный итог всякого, вскормленного ненавистью, человека?

***

"И на "Опавшие листья" я смотрю, как на что-то вчерашнее. О, старость, как ты грустна. Как ты страшна".

У меня к этим строкам нет комментария.

***

И вот последняя, от 3 ноября 1917 года, запись "Последних листьев": "Эту ночь мне представилась странная мысль: что может быть всё моё отношение, — всё и за всю жизнь, — к России — не верно. Я на все лады, на все времена её рассматривал с гражданской стороны, под гражданским углом. У меня был трагический глаз. А, может быть, её надо рассматривать с комической стороны. В комедии есть свой смысл. Комедия, в сущности, добрее. Комедия снисходительнее. Греки имели не одного Еврипида, но и Аристофана. Трагическое начало сходно с Молохом, который и пожирает. Во мне это было что-то пожирающее своё отечество. В тайне вещей я его (это трагическое начало. Ю.З.) ненавидел и за отсутствие добродетели. Тогда же оправдывается и Гоголь, которого я всю жизнь так ненавидел.

Но если ошибка: то, как до 62 года прожить в ошибке?!! О, мойры. Как вы смеётесь над человеком".

У кого не дрогнет сердце, когда читаешь этот монолог…

Спасибо, Василий Васильевич, за боль и высокие сомнения, которые во все времена отличали подлинных русских литераторов.

22 июля 2002 года.

Василий Розанов мучился: "Зачем я всё это пишу? Люди в этом не нуждаются". Обращаясь к твоей мятущейся душе, я кричу в звёздное пространство: "Нуждаются, Учитель!" и размышляю о жизни вместе с тобой.

Каждый в жизни стремится иметь своё мнение. При этом мы забываем, что оно формируется из чужих мнений, особенно из мнений уважаемых нами людей.

Я уважаю Ивана Алексеевича Бунина и люблю его перечитывать, поэтому его мнение об окружающих писателях имеет для меня не последнее значение.

Читаю "Автобиографические заметки" Бунина. Не перестаю удивляться, возмущаться и радоваться. Да, все эти чувства вместе, ибо в своём отношении к литературе нахожу похожие черты. Даже начало одинаковое: "Моя писательская жизнь началась довольно странно" — пишет Бунин. Лет восьми в каком-то журнале он увидел "противного мужика, стоящего под водопадом с палкой в руках", и прочёл надпись под картинкой: "Встреча в горах с кретином". Новое, незнакомое слово поразило мальчика. "Кретин" — это что-то таинственное, страшное, возможно, волшебное! И мальчика впервые охватило поэтическое волнение.

Смешно, но меня тоже возбудило именно это слово! Когда я прочитал его в какой-то книге, я спросил у матери: "Мама, а кто такой кретин?" Моя мать, женщина сурового нрава, юмором не отличалась:

— Посмотри на себя в зеркало. Там его и увидишь, — ответила она.