Дмитрий Вересов - Огнем и водой

Он явно недооценил свою противницу. Но понял это слишком поздно. Ей потребовалась всего доля секунды, и бомж упал лицом в костер, вскочил, пытаясь стряхнуть пламя, охватившее его косматую шевелюру. С диким криком откатился в сторону, пытаясь сбить огонь. Ангелина зашипела по-кошачьи, вскочила ему на спину. Изящно взмахнула осколком, который только что был нацелен ей в горло, и одним движением сняла с противника скальп. Кровь дождем брызнула во все стороны с обнаженного черепа. Бомж раскрыл глаза – болевой шок был настолько силен, что он еще не понял, что произошло. Спустя мгновение Ангелина вонзила стекло ему в шею, перерубив позвонки. Бомж захрипел, из его рта заструилась кровь. Остальные в страхе отступили в глубину склепа – деваться было некуда.

Олег, жалобно скуля, держался за разбитое колено, Ангелина придавила его к мраморному полу. Он не видел ее лица, иначе бы прочел в нем только одно желание – убить. Но она медлила: решать должен был Акентьев.

– Оторви ублюдку голову… – сказал он.

Без всякого сомнения Ангелина выполнила бы приказ, но в это время проснулся мальчик.

– Папа! – сказал он, в ужасе глядя на искалеченного Олега и темнокожую женщину, сидевшую на нем, подобно стервятнику.

– Надо же, – усмехнулся Переплет, – как это трогательно. Ладно, оставь его…

– Повезло отребью! – Ангелина ударила напоследок Швецова в солнечное сплетение. Тот согнулся. Ребенок заплакал.

– Я ведь сказал – оставь!.. – раздраженно рявкнул Александр и поднял ребенка на руки.

Стал покачивать, ласково нашептывая что-то на ушко. Малыш притих, прислушиваясь, заморгал часто, потом вовсе закрыл глаза. Переплет поднял его на руки и прижал к себе. Мальчик уже спал.

Швецов посмотрел искоса на Переплета. Подняться не пытался, сплюнул на пол кровью.

– Лучше тебе помолчать! – дал совет Акентьев, стоя над ним. – И послушать, что я сейчас скажу…

Олег молчал.

– Ты больше никогда пальцем не прикоснешься ни к кому из своих детей. Их у тебя больше нет, ясно? Попытаешься еще раз выкинуть что-нибудь подобное, и я тебя убью. Убью, не задумываясь.

Он пошел к выходу.

В глазах Ангелины ясно читалось сожаление. Она предпочла бы покончить со Швецовым и остальными бомжами прямо сейчас. Погрозила пальцем – темный тонкий палец с алым ногтем. Олег стонал сквозь стиснутые зубы.

Спустя двадцать минут Александр со все еще спящим малышом на руках звонил в двери родительской квартиры. Один, без своей вечной спутницы – Ангелина поехала заниматься его делами. У Александра Акентьева теперь было много дел. Альбина открыла – не успел он еще отпустить пуговку звонка.

– Я почувствовала, – объяснила она торопливо, – что ты идешь!

Смотрела не на ребенка, не на спасенного сына, а на него, на Переплета. Он прошел в дом, пронес мальчика в ее комнату. За ним свитой шли Альбина и Акентьева – режиссер все-таки поехал в ГУВД просить поддержки у старого знакомого. Альбина осмотрела сына, переодела и уложила в постель. Он так и не проснулся.

– С ним все будет хорошо, – сказал Акентьев. – Я обещаю.

Альбина повернулась к нему. Акентьева смотрела на них растерянно, чувствуя, что происходит нечто странное. Александр сжал ее руки, протянутые к нему…

– Мне холодно… – сказала она и вдруг потеряла сознание.

Переплет успел подхватить ее, положил на диван.

– Боже мой, – закудахтала его мать, бросилась в кухню за полотенцем и лекарствами. – Нужно врача позвать…

– Все хорошо, – повторил спокойно Переплет и, присев рядом, погладил волосы Альбины. – Все будет хорошо! Ты просто устала!

Спустя несколько дней они переселились на новую квартиру, которую Александр Акентьев получил в придачу к посту в городском управлении. За время, что Переплет отсутствовал, многое переменилось. Новые люди, новые законы. Однако для него, казалось, все осталось по-прежнему. Везде он был своим человеком, и все ему удавалось так быстро и успешно, словно поддерживала его какая-то могущественная сила. А прогремевший вскоре августовский путч не только не помешал его карьере, но, напротив, расчистил ему окончательно дорогу наверх.

Путч Домовой воспринял без излишнего трагизма – столько всего произошло в его личной жизни, столько было тревог и радостей за последнее время. Так что в эти дни проявил он себя как человек абсолютно несознательный. Однако не ощутить атмосферу подавленности, господствовавшую тогда в обществе, конечно, не мог. В курилке «Ленинца» шли жаркие споры на тему: что сейчас будет. По выражению лица гэбиста Колесникова нельзя было сказать ничего определенного. Судя по всему, никакой особой информацией он не располагал.