Александр Иванченко: Автопортрет с догом

Когда Алиса хочет меня уязвить чем-либо, а подходящего повода под рукой у нее нет, она всегда намекает мне на Костю и говорит: «Сам ты никчемный, и все твои друзья — тоже никчемные». Хотя всех-то моих друзей — один Костя. Но и его одного хватает с избытком. Даже имя его ей не нравится. Имя неудачника, считает она. Но слово «неудачник» Алиса никогда не произносит, считает его очень неточным (даже не приблизительным), как бы подразумевающим существование каких-то смягчающих жизненных обстоятельств для тех, кто ничего в жизни не достиг. А никаких «обстоятельств» нет и быть не может. Ибо человек сам кузнец своего счастья. В этом они полностью солидарны с Лорой. Слово же «никчемный» прямо и честно, полагает Алиса, поскольку полностью берет на себя груз своего содержания — «чего не хватает некоторым», «не только словам, а и людям, конечно, тоже», — язвительно прибавляет она. Я с нею согласен. Вообще, я заметил, в отрицательных определениях женщины куда точнее нас, мужчин. Боюсь, что око зла и жестокости в них никогда не дремлет.

Еще один моментальный снимок. Рогнеда, подруга Алисы. Самая, так сказать, задушевная. Это, по-моему, ее единственная подруга. Поверенная во всех ее делах. Духовница.

Она, собственно, Рая. «Раи» она почему-то стеснялась и взяла себе еще в школе псевдоним. Так и осталось. Учились они когда-то с Алисой на одном факе. Но Рогнеда старше.

Длиннющая, худющая, она извела себя постоянными переживаниями за человечество и курением. Кажется, даже побывала в психушке. Курит она давно и много. Не по моде, а по душевной потребности. Нет, это не то судорожное женское курение невзатяг и выдыхание дыма всем ртом — Рогнеда выдыхает через нос и всасывает при затяжке щеки; это не то вечно неумелое женское держание спички за конец (так что вечно отламываются головки — и искры во все стороны), это и не баловство изящной зажигалкой — нет, она зажигает спички по-мужски, с притвором, собрав ладоши ковшиком, как бы защищаясь от ветра. За вечер может исчеркать большую хозяйственную коробку спичек, она их специально покупает.

Рогнеда не замужем. Была давно, кажется, всего неделю. Или около того. Муж был спортсмен, пловец, но прыгнул неудачно с вышки и разбился. Она очень переживала, но, резонно полагая, что слезами делу не поможешь, быстро избавилась от ребенка этого спортсмена (Рогнеда была беременна), надеясь выйти замуж «по новой». Но замуж больше не выходилось и ребенка больше не зачиналось — она навек оказалась к этому неспособной. Курение и музыка заменили ей все.

Работает Рогнеда в музыкальном издательстве редактором. Работник она хороший, безотказный, по телефону говорит мало, домой не спешит. Печатается почти во всех музыкальных изданиях страны. Ребенок она была феноменальный: одновременно закончила музыкальное училище и школу — все на «отлично», затем консерваторию (очно) и, заочно, факультет журналистики (перевелась на заочный позднее). В музыкальной энциклопедии была ее крохотная, с наперсток, статья об одном современном композиторе-песеннике. Она его там хвалила. За вечно комсомольское сердце и энтузиазм. Рогнеда подарила нам этот том, с цинической, жирной — фломастером — размашистой надписью по тексту, в которой этот композитор, мягко говоря, осмеивался. Ее подпись и буквально и переносно перечеркивала статью.

Дома Рогнеда бывает редко. Старается вообще не бывать, если это возможно. Когда выпадет случай «выдраться» в командировку — с удовольствием едет, а так — больше спасается по театрам, друзьям и знакомым. Друзья у нее в основном мужчины. Которым от нее ничего не надо, говорит она. Не сомневаюсь.

Возраста Рогнеда не скрывает и всем говорит, что она старуха, напрашивается на комплимент. Но раннюю седину скрывает и восстанавливает волосы какой-то гадостью — в серый цвет.

Любит ходить в зоопарк, смотреть хищников и птиц. Из птиц предпочитает аистов, журавлей и фламинго (последних в нашем зоопарке нет). Львы, тигры и леопарды приводят ее в восхищение своим рыком, повышают ее настроение. Она заряжается от них праной.

Когда Рогнеда дома, то беспрестанно заваривает кофе (она подает его в треснувших чашках на серебряном подносе), ставит Малера на своем заезженном «Аккорде» и дымит «Ланью». Больше всего ей нравится у Малера вокальный цикл «Песни об умерших детях», в особенности песня «Быть может, они теперь гуляют». Симфонии ей кажутся громоздкими. Если ты молчишь и не перебиваешь ее, она ведет длинные, нудные разговоры о контрапункте, атональной системе и старой итальянской музыке. Не дает словечка вставить. Если возражаешь, она тотчас останавливает свой пулемет и со снисходительным видом слушает мнение «профана». А профаны у Рогнеды все, кто не закончил консерватории и не работает в музыкальных издательствах. Почему-то мне кажется, что ей очень бы подошел наш друг Фадеев. Но эти сухари терпеть друг друга не могут.