Ежи Косинский: Раскрашенная птица

Мне дали ломоть хлеба и закрыли в дровянике. Тело горело от побоев и заснуть я не мог. В сарае было темно, но было слышно, что где-то рядом снуют крысы. Когда они касались моих ног, я вскрикивал, пугая спящих за перегородкой кур.

Несколько дней подряд крестьяне семьями приходили поглазеть на меня. Хозяин хлестал мои исполосованные ноги, а я прыгал, как лягушка. Меня одели в мешок с дырками внизу для ног. Во время прыжков мешок часто спадал с меня. Мужчины взрывались от хохота, а женщины прыскали глядя, как я пытаюсь прикрыть руками крохотный комочек плоти между ног. Иногда я пристально смотрел на них и они сразу отводили глаза или, трижды сплевывая, опускали голову.

Однажды в дом пришла Ольга – старуха, прозванная Мудрой. Хозяин обращался с ней с большим уважением. Она осмотрела меня, проверила глаза и зубы, ощупала кости, приказала помочиться в маленький горшочек и внимательно осмотрела мочу.

Потом она руками помяла мой живот и долго рассматривала длинный шрам, оставшийся после операции на аппендицит. Она долго и упорно торговалась с хозяином пока он, наконец, не уступил. Она накинула мне на шею веревку и повела за собой.

Теперь я жил в ее лачуге. Это была землянка из двух помещений увешанных пучками подсыхающих листьев, веточек и трав. У нее было много причудливых разноцветных камешков, лягушек, кротов; в многочисленных банках извивались ящерицы и червяки. Посредине хижины, над горящим очагом, были подвешены котлы.

Ольга пояснила мне, что, впредь, я должен буду поддерживать огонь в очаге, таскать из леса хворост и вычищать коровник. В лачуге было много всевозможных порошков для которых Ольга толкла в большой ступе и смешивала самые разнообразные компоненты. Я должен был помогать ей и в этом.

Рано утром я шел с ней в деревню. Местные жители крестились, встречая нас, но, тем не менее, вежливо здоровались. В домах нас ждали больные.

Когда нас приводили к держащейся за живот беременной женщине, Ольга велела мне разминать руками теплое влажное чрево роженицы и пристально, не мигая, смотреть на него. Она, в свою очередь, бормотала что-то и делала знаки над нашими головами. Однажды мы приняли ребенка с гнилой ногой, покрытой сморщенной коричневой кожей из-под которой сочился желтый гной с кровью. Зловоние было таким нестерпимым, что даже привычной ко всему Ольге пришлось каждые несколько минут проветривать комнату.

Весь день я пристально смотрел на гангренозную ножку в то время, как младенец то плакал, то, засыпая, затихал. Перепуганная семья роженицы громко молилась во дворе. Когда внимание малыша ослабло, Ольга взяла заранее раскаленный докрасна металлический прут и тщательно выжгла всю рану. Ребенок метался во все стороны, дико визжал, а потом устал и потерял сознание. Запах горелого мяса заполнил комнату. Тело шипело, как жаркое на сковородке. После этого Ольга залепила рану комками сырого теста, начиненными землей и только-что собранной паутиной.

Ольга лечила почти все болезни и я все больше восхищался ее познаниями. Люди приходили к ней с самыми разнообразными жалобами и она всегда помогала им. Если у мужчины болели уши, Ольга промывала их тминным маслом, засовывала вовнутрь пропитанную растопленным воском скрученную в жгут ткань и поджигала ее. Когда выгорали остатки ткани внутри ушей, привязанный к столу пациент вопил от боли. Затем она быстро выдувала из ушей «опилки», как она называла то, что там оставалось, и смазывала ожоги мазью приготовленной из лукового сока, козлиной или кроличьей желчи и капельки водки.

Она также вырезала фурункулы, опухоли и жировики, удаляла больные зубы. Вырезанные фурункулы она мариновала в уксусе и потом лечила этим снадобьем. Она бережно собирала в специальные склянка гной, сочившийся из ран, и оставляла его на несколько дней перебродить. Вырванные зубы я толок в большой ступе, получившийся порошок просушивал у очага на кусках коры.

Иногда, поздно ночью, прибегал перепуганный крестьянин и Ольга, накинув платок и, поеживаясь спросонок от ночной прохлады, уходила принять роды. Когда ее увезли на несколько дней в соседнюю деревню, я сам присматривал за хижиной, кормил скотину и поддерживал огонь в очаге.

Хотя Ольга и разговаривала на непонятном мне диалекте, очень скоро мы хорошо понимали друг друга. Зимой, когда бушевала вьюга и деревня затихала среди непроходимых лесов, мы грелись в натопленной хижине и Ольга часто рассказывала мне о чадах Господних и духах сатаны. Она называла меня Черным Гостем. От нее я впервые узнал, что одержим злыми духами, которые без моего ведома пробрались в меня, как крот пробирается в глубокую нору. Таких одержимых, как я, узнают по тому, что они могут не мигая смотреть своими черными колдовскими глазами в ясные светлые глаза обыкновенных людей. Значит, утверждала Ольга, своим взглядом я даже случайно могу наводить порчу.