Пьеретт Флетьо - Несовершенные любовники

Я был единственным человеком, которому они рассказали эту историю. Сцена с королевской кроватью постоянно жила в моей памяти, расцветая новыми подробностями, прибавлявшимися по ходу соединений наших с близнецами планет. Я был единственным свидетелем той сцены, и иногда мне даже казалось, что я на самом деле лежал вместе с ними под кроватью, на которой спала госпожа Ван Брекер и под которой затерялся большой коричневый конверт, и что я, как всегда, находился немного в стороне, присматривая за ними, и, может, именно я ослабил душивший их узел, когда они зашли слишком далеко в своих смертельных играх. Я восставал: «Стоп, это невозможно, мы же разного возраста!» А они мурлыкали: «В том-то и дело, Раф, ты же старше и мог следить за нами». Их разговоры все время крутились вокруг обросшей мифами истории, где смешалось возможное и невозможное, то, что произошло до нее, и то, что случилось после, то, что было на самом деле, и то, что могло произойти. С помощью розового чулка они сплели себе кокон, который плыл по океану времени, он стал для них духовным прибежищем, тайну которого они открыли только мне, но я знал, что они продолжают в нем прятаться, возможно, гораздо чаще, чем я догадывался, и они поймали меня тем самым чулком, потянув на себя, — так я попал в их кокон и выполнил предназначенную мне миссию.

Итак, на пороге студии стояла Камилла в белом бальном платье, в котором она была на Балу колыбелей, и я подумал, что госпожа Ван Брекер заехала за ней, чтобы отправиться на какую-то премьеру в Оперу. Я застыл в нерешительности: бежать или остаться? Сбежать в свою розовую норку или остаться, поприветствовать госпожу Ван Брекер, которая, как всегда, упадет в кресло и, энергично болтая ногами, сбросит свои туфли. «Останьтесь со мною, Рафаэль, пока Камилла собирается». И вот я усядусь на ковер рядом с ней, словно маленькая собачонка, покачивающая головой в ритм болтовне своей хозяйки, радуясь ее присутствию и возможностью любоваться ее крепкими и стройными загорелыми ногами. Лео с Камиллой часто сидели, прижавшись к груди моей мамы, а я был неравнодушен к ногам их матери и имел полное право созерцать их. А потом, возможно, госпожа Ван Брекер задаст мне один из своих шокирующих вопросов, но теперь-то я научился, как не отвечать на них. Мне нужно было просто дождаться, когда она станет рассказывать о проблемах кого-нибудь из своих знакомых, полагая, что эти проблемы похожи на мои, сделает вывод из этой истории, как всегда, прагматичный и оптимистичный, и я буду рад заразиться ее жизненной силой, стать ей ровней, превратиться в одного из тех, кто легко решает любые проблемы, никогда не сгибается, потому что он король на земле. И наш разговор закончится привычной фразой: «Правда, прикольно?» И я согласно кивну головой, так как мне в эту минуту всё в самом деле будет казаться прикольным: переживающая за меня мамаша, мои долги, моя не блещущая успехами учеба, мое будущее, упирающееся в глухую стену, любовные сеансы близнецов, — всё это очень прикольно.

Мне хотелось увидеть госпожу Ван Брекер, голые ноги госпожи Ван Брекер, но платье Камиллы подавало сигнал тревоги, ее платье так и кричало: «Беги, Рафаэль, беги!» Что-то зловещее носилось в воздухе, и я словно слышал свою бабулю с Карьеров: «Гадко все это закончится».

Камилла обычно носила только джинсы и майки, и я ни за что не догадался бы об их крутизне, если бы не видел их в женских журналах, валявшихся по всей квартире, и не сопровождал ее в известные бутики. Я почти не замечал разницы между бесчисленными моделями, которые она мерила, но, удивительно, на ее грациозной и в то же время атлетической фигуре они все смотрелись по-разному, — менялась не только она, но и ее жесты, аура, как меняется свет в течение дня. Я не мог отказаться ни от одной из этих Камилл, и мы брали всё. Джинсы и маечки делали Камиллу моей, длинные бальные платья отдаляли ее от меня.

— Твоя мать здесь?

— Анна здесь.

— Уже?

— Лео захотел встретиться с ней.

— Зачем?

— Ты прекрасно знаешь!

— Нет, не знаю.

— Значит, ты не хочешь?

— Чтобы Лео рисовал ее?

— Чтобы он переспал с ней.

— Но Лео этого не хочет!

— Это ты не хочешь!

— Почему ты так говоришь?

— Потому что ты влюблен в нее.

— Я не влюблен в нее.

— Тогда докажи это, уступи ее Лео.

Мы стояли с ней на лестничной площадке, у дверей в студию. Холодная и разгоряченная, бледная и раскрасневшаяся, прямая как палка, словно под ее бальным платьем было спрятано не гибкое девичье тело, а холодный стальной штык, она смотрела на меня, сверкая от злости зрачками, и внутри у меня закопошились гадкие змеи, дыхание остановилось, я не мог выдавить из себя ни звука. Но как же Анна, кто думал об Анне?