Александр Иличевский: Математик

Он не вытерпел, сходил на кухню, поговорил с поварами. Карнаухов. Ведь это сам Карнаухов! Человек, среди регалий которого еще в конце 1980-х годов имелись восхождения на все восьмитысячники мира…

В течение акклиматизационной недели Барни проявлял опасную смесь нетерпения и беззаботности. Маршрут Максу пришлось обдумывать самостоятельно. Из двух нахоженных путей наиболее простой начинался с южного подножья, шел по кулуару между Хан-Тенгри и пиком Чапаева — на седловину между ними. Единственный недостаток южного маршрута состоял в опасности лавин и ледовых обвалов, сходящих из-под купола пика Чапаева. Северный маршрут круто поднимался на пик Чапаева и уже оттуда спускался на седловину, где пути соединялись в один, тянущийся по скальному гребню на вершину Хан-Тенгри. Северный маршрут был безопаснее, но тяжелее южного.

На следующее утро друзья проснулись в половине шестого, позавтракали вместе с финнами и британцами и вышли к северному маршруту. Около часа в предрассветных сумерках переходили ледник. Дальше широкими зигзагами по фирновому склону, отклоняясь от валов лавинных выносов, они вышли к бергшрунду, пересекавшему склон в стороне от лавинного поля.

По мере продвижения солнце все сильнее нагревало снег, и он налипал на кошки, замедляя ход. Максим чувствовал себя прилично, держал темп. Барни от него давно оторвался и поджидал у бергшрунда, сидя на рюкзаке и жуя чернослив. Снежные уступы искрились под утренним солнцем, ниспадая вниз, к еще сизому ложу ледника. Барни снимал подъем Макса и теперь обводил объективом панораму. Вдруг он застыл, всмотрелся во что-то и спустился на несколько шагов вниз. Макс подтянулся за ним. На снегу лежала стрекоза. Слюдяные витражи ее крыльев подрагивали от ветра.

Они двинулись, подтягиваясь на зажимах за веревочные перила, которые от этого места вели до самой вершины пика Чапаева. Через сотню метров крутого подъема вышли к основному лагерю, расположившемуся десятком палаток на скальном участке. Еще ста метрами выше располагался первый верхний лагерь с более скромными условиями, куда они и направились, все еще радуясь своей утренней бодрости. Но высота наконец дала о себе знать, и Макс едва смог взойти в лагерь. Они поставили палатку, напились чаю, перекусили и растянулись на пенках. Сильное солнце нагревало скалы, и Северная стена плыла в мареве. Максим следил за рождавшимися и таявшими в небе облачками. Взгляд обегал контуры облака и, замкнув траекторию, обнаруживал, что облако изменилось. И вот это непрерывное становление, неотъемлемый признак красоты, взволновало Максима.

Вдруг угол исполинской Северной стены исказился неясным движением. Завеса лавины хлынула на скальные уступы, взорвалась и словно бы остановилась валом, который постепенно просел и продолжил движение мощной дугой. В этот момент донеслось тяжелое рокотание, замершее где-то в глубине грудной клетки.

Макс загорал и тянул время, потому что хотел как можно дольше пробыть на высоте для привычки. Барни не сиделось, и он ринулся вниз, чтобы поспеть к обеду. Так что Максим спускался в одиночестве, мимо стрекозы. Он шагнул к ней и провалился в снег по пояс.

«Группа Абалаковых шла по целине, — подумал он. — Любое шевеление горы могло их раздавить. Может раздавить и нас. Мы ничем не отличаемся от стрекозы…»

Все время Максима не оставляла одна и та же простая мысль: куда делась наука из его головы? Ему казалось непостижимым, что и после того как математика улетучилась из его мозга, он остался жив. Высохшее озеро не может быть озером. Сдувшийся воздушный шар — всего только эластичная тряпка. Образовавшаяся после математики пустота должна была его пожрать. Состояние мозга, не занятого математикой, невообразимо представить, как невообразимо представить потустороннюю жизнь. Когда Максим раньше пытался о таком думать, он пугался и ему чудилось, что он проваливается в пропасть. Он терялся в догадках, кем бы еще стать, и ему казалось, что выбор лежит между авантюрами на грани преступления и опасными путешествиями, первооткрывательством. Теперь же, когда уже больше года он почти не занимался наукой, ему казалось, что еще немного, и он почувствует себя новым человеком, но это чувство все никак не приходило. Только горькая мысль о матери иногда напоминала ему, что он человек.

На следующий день друзья продолжили тренироваться. В пять часов утра солнце озарило верхушки гор вокруг ледника. За ночь подморозило, и идти было легко. Погода стояла идеальная для штурма. Сразу отстав от Барни, Макс три с половиной часа добирался до основного лагеря. Уже на подходе он встретился с Барни, который, обеспокоенный его отсутствием, стал спускаться вниз. Он предложил Максу помочь нести рюкзак, но тот отказался и, сжав зубы, выбрался к палаткам. Здесь они провели остаток дня под солнцем, существовавшим словно бы отдельно от атмосферы, не напитывая глубоко-синее, с уже очевидной близостью космоса небо.