Герта Мюллер - Сердце-зверь

— Это отец их облагородил, — объяснила Тереза.

На веранде висело три пары ветвистых оленьих рогов.

— Суп из цветной капусты, терпеть не могу, — сказала Тереза, — вся кухня провоняла. — Бабушка забрала у нее тарелку и вылила суп обратно в кастрюлю. Ложка гремела, и казалось, будто гремит она у бабушки в животе.

В своей тарелке я не оставила ни капли. Кажется, суп был вкусный. Если бы я обращала внимание на то, что я ем, так осталась бы довольна. Но на душе у меня было неспокойно, и как раз потому, что я ела здесь.

Бабушка Терезы поставила передо мной тарелку и сказала:

— Ешь, тогда и Тереза поест. Ты-то, поди, не такая привереда, как она. Терезу послушать, так все воняет. Капуста воняет, горох и бобы воняют, куриные печенки, ягненок, зайчатина — ну все ей воняет. А я ей, бывает, говорю: «Задница твоя — вот что воняет». А сын злится — нельзя, дескать, эдак выражаться, когда в доме посторонние.

Тереза не представила меня бабушке. Но ту и не смущало, что она не знает моего имени. Она налила супа и мне, потому как коли рот есть, значит, просит он есть. Терезин отец, стоя спиной к столу, хлебал суп прямо из кастрюли. Наверняка он знал, кто я, потому и не обернулся, когда я вошла. Через плечо бросив взгляд на Терезу, он сказал:

— А ты опять сквернословила. Директор побрезговал повторять твою ругань, настолько она вульгарна. Ты, может, воображаешь, что твоя ругань не воняет?

— Да я эту вашу фабрику только увижу, так ругань сама на язык просится, — сказала Тереза.

Она руками брала малину из большой миски, и пальцы у нее были красные. Отец Терезы хлюпал супом.

— Каждый день ты наносишь мне удар, — сказал он.

Кривые ноги, плоский зад и маленькие глазки у Терезы были отцовские. Он был рослый и кряжистый, с плешивой головой. Когда он наведывается к своим памятникам, подумала я, голуби вполне могут садиться на его плечи вместо чугунных памятников. Он шумно хлебал суп с ложки, щеки у него втягивались, лицо с маленькими глазками делалось еще более скуластым.

Правда ли он похож на свои памятники, или я заметила сходство лишь потому, что знала, кто их отливал? То его затылок, то плечи, то большой палец или ухо были из чугуна. Изо рта у него вывалился кусочек цветной капусты. Маленький и белый, он повис, за что-то зацепившись, на его куртке — как выпавший зуб.

Этот человек мог бы быть толстым коротышкой, и все равно он отливал бы памятники, подумала я, — такой у него подбородок.

Тереза, выпятив бедро, прижала к боку миску с малиной. Мы ушли в ее комнату. В стене была дверца, оклеенная обоями. Осень, березняк, вода. Из ствола одной березы торчала дверная ручка. Вода была неглубокая — дно видно. Единственный камень, лежащий на земле между березами в этом лесу, размером был больше, чем любая пара моих камней у реки. Ни неба, ни солнца, зато свет, воздух и желтые листья.

Таких обоев я еще никогда не видела.

— Из Германии, — сообщила Тереза.

Губы у нее были красные как кровь — от малинового сока. И красной как кровь была миска на столе. А рядом стояла растопыренная пятерня — фарфоровая. На каждом пальце — Терезины кольца и перстни. А кисть до запястья увешана Терезиными цепочками, среди которых я заметила и ту, портнихину.

Без украшений пятерня была бы похожа на искалеченное дерево. Но украшения блестели отчаянно, а отчаяние расти может, но быть деревом — стволом, ветвями, листвой — не может.

Я провела пальцами вдоль березового ствола, нажала на дверную ручку, но дверь не открылась. А мне так хотелось незаметно проскользнуть в березовый лес, к тому, единственному, камню. Я спросила:

— Куда попадешь, если откроешь березу с дверной ручкой?

Тереза ответила:

— В бабушкин платяной шкаф. — И предложила: — Садись-ка, поешь, а то я одна всю малину слопаю.

— Сколько лет твоей бабушке? — поинтересовалась я.

— Бабушка родом с юга, из деревни, — принялась рассказывать Тереза. — Она забеременела во время сбора арбузов, а от кого — сама не знала. Стала посмешищем всей деревни. Раз такое дело — села в поезд. У нее болели зубы. Здесь, на вокзале, рельсы кончились. Она сошла с поезда. Отправилась к первому попавшемуся зубному врачу, ну и прицепилась к нему.

Он был старше и жил бобылем. Имел доход. А у нее ничего не было, кроме ее тайны. Бабушка не сказала зубному врачу, что ждет ребенка. Думала, наплетет ему про преждевременные роды. Потом родился мой отец, а роды и в самом деле были преждевременные. Зубной врач пришел к ней в родильный дом. Цветы принес.